– Ну я же оставил записку…
– И что из того?
– Я же написал: «Не сердись».
– Ты написал «нисирдись». Всё вместе и везде «и». После этого я не должна сердиться? Грамотей!
– Ну мам… – тихонько сказал Илька и потерся щекой о мамин локоть. Как котенок.
– Тамара Васильевна, мы просим о помиловании этого грешника, – вмешался Иван Сергеевич. – Мы специально зашли.
– И напрасно, – откликнулась она. – То есть просить решили напрасно. Этот подлиза и сам все выпросит… Иди поставь чайник, горюшко.
Счастливый Илька умчался на кухню, и там сразу что-то загремело.
– Чудовище, а не ребенок! – жалобно сказала Тамара Васильевна. – Господи, когда он вырастет? Был бы такой, как Гена, – совсем другое дело.
Генка пожал плечами. Он не видел особой разницы. К тому же, по словам бабушки, маленький он был «не ребенок, а одна радость», а теперь «бес проклятущий».
– … или такой, как Владик, – продолжала Тамара Васильевна. – Наверно, Владику не пришло бы в голову устраивать в ванной кукольный театр с настоящим морем и бурей…
– Не знаю, – скромно сказал Владик. – Я еще не жил в квартире с ванной. Папа ее без меня получил.
– Владик умный ребенок, – вмешался Иван Сергеевич. – Не прыгает, не скачет, ни с кем не спорит. Под вагоны тоже не лазит…
– Не стыдно ябедничать? – спросил Владик.
Он держался спокойно и свободно, будто много раз бывал у Ильки.
И Тамара Васильевна говорила с ним как со знакомым, не расспрашивала, не разглядывала. А она ведь первый раз в жизни видела Владика.
А Генка чувствовал себя не очень хорошо. Не привык он бывать в компании взрослых чужих людей. Ну, Ивана Сергеевича он почти не стеснялся, а Илькиной матери побаивался.
Генка скользнул в кухню. На газовой плите булькал и плевался чайник. Илька, взгромоздившись на стул, навис над чайником, будто коршун над кроликом.
– Я домой пойду, – сказал Генка. – Вы с Владькой потом заходите…
– А чай пить? – забеспокоился Илька.
– Да ну тебя с чаем…
– Мама! – предательски завыл Илька. – Генка хочет уйти, а чаю не хочет!
– Не ори! – процедил Генка.
Тамара Васильевна заглянула в кухню:
– Гена, а в чем дело?
Генка насупился:
– Домой мне надо…
– Вот уж напрасно. Я как раз купила торт с орехами.
Генка представил, как ему дадут кусок торта на тарелочке и неизвестно будет, что с ним делать: руками брать, ложкой, вилкой или еще как-нибудь? Скользкий крем начнет липнуть к пальцам и шлепаться на скатерть… Генка понял, что первый же кусочек торта плотным комком засядет у него в горле.
– Мне правда домой надо.
– Жаль. Я думала, ты мне немного поможешь. Надо за сахаром сходить. Мне самой некогда, Владик дорогу не знает, а Ильку я боюсь посылать. Деньги крупные, а этот растяпа уже два раза сдачу терял.
Деваться было некуда.
– Ну, я схожу. Это же недолго.
Владик просунул в дверь голову:
– Гена, я с тобой.
Илька загремел со стула:
– И я!
– А ты будешь мыть чашки, в которых разводил краску.
– Я уже мыл!
– Это называется «мыл»? Почему они внутри желтые и зеленые?
С листьев еще скатывались капли и шлепались на головы прохожим, но асфальт уже просыхал. Темные пятна влаги выцветали на глазах.
– Жара, как в Одессе, – сказал Владик.
– Еще не так бывает, – заметил Генка. – А бывает, что снег в июне.
– Снег я только на картинках видел, – сказал Владик и поддал ногой пробку от пивной бутылки. – Да еще в учебнике видел снежинки. В «Природоведении». Вот такие большие, как пробка. Красивые…
– Ты в нашей школе будешь учиться?
– Конечно.
Генка осторожно спросил:
– А как теперь? В каком классе?
– В пятом. Если за четвертый сдам… Я сдам: там легко. Только пишу с ошибками.
– Не привык еще писать, да?
– Я бы привык, но много мне нельзя пока. И читать тоже…
– Мне вот можно, а я все равно за диктанты двойки иногда хватаю, – признался Генка.
Владик деликатно промолчал.
Они купили пачку сахару, и сдачу Генка опустил Владику в карман.
– Отнеси им. Я пока домой пойду. Я потом приду к тебе.
– Ой, ну зачем ты так? – огорчился Владик. – Обязательно, что ли, уходить?
– Да ну… чай там этот.
– Ну и пусть. Разве плохо?
– Чего хорошего…
– А я люблю, – сказал Владик. – Люблю рисунки на чашках разглядывать. Цветы, узоры всякие.
Генка не понял, смеется он или всерьез.
– Правда, не уходи, – попросил Владик.
– Ладно.
От досады, что попал в такую переделку, Генка даже расхрабрился и за столом сказал Ильке:
– Не болтай ногами, козел!
Это очень понравилось Тамаре Васильевне.
Торт они ели руками. Чашки были зеленые, с желтыми попугаями на пузатых боках. Владик вертел одну до тех пор, пока она не выскользнула на пол.
– Докрутился! – сказал Иван Сергеевич.
Илькина мать сделала вид, что ничуть не огорчилась. Сказала, что это к счастью.
– Пустяки какие! Сейчас я замету осколки.
– Я сам, – поспешно сказал Владик.
Глава четвертая
Втроем они вышли на улицу.
– Куда? – спросил Генка.
Владику было все равно. Везде интересно.
– На берег, – попросил Илька.
Он помнил пароход с высокими черными бортами и белой рубкой. С круглыми иллюминаторами. Большая вода уже уходила, и было ясно, что такие пароходы не поднимутся к городу раньше новой весны. Но берег сам по себе хорош. Ведь все-таки иногда приходят к нему большие корабли…
От мазанки, в которой жил неизвестно кто, сбегала к воде тропинка. Петлями и зигзагами, с уступа на уступ. Илька обогнал друзей и, не оглядываясь, заскакал вниз. Струйки сухой мелкой глины зашуршали ему вслед. Закачались верхушки конопли и полыни. С последнего уступа Илька спускаться не стал, а птицей махнул на песчаную полосу, к самой воде.
Упал на колени, вскочил и крикнул так, что зазвенела вся река:
