Он отдал родителям сына с облегчением и тайной надеждой. Так сдают в ремонт поломанный компьютер. Сложная машина, много работы, но вдруг всё-таки удастся восстановить всё-всё, что было до поломки?
Родители полюбили Максима. Голова у него всё-таки росла. Но медленно. Игорь как-то решил купить ему шапку в магазинчике при аэропорте. Надо было убить полчаса.
Выбрал синюю, с самолётиком.
— Размер? — спросила продавщица.
— Сорок шестой..
— На полгода?
— На два, — выдавил Игорь, и по спине снова зазмеился ненавистный холодок.
Дальше был новый начальник. Его дочь увлекалась иностранными языками, средний сын любил футбол, младший проводил время у телевизора.
— Вашему пять, Игорь? Что он любит?
— Ничего.
— Так не бывает. Наверное, тоже фанат мультиков?
— Конечно, — соврал Игорь.
На самом деле, Максим не замечал мультиков. Он замечал только свой палец, размазывающий слюни по журнальному столику.
Игорь не выдержал, когда Максиму стукнуло десять. И отправил их в Англию. Родителей и Максима. Отец тогда уже мучился болями внизу живота, и Максиму наняли сиделку.
Мэри… Игорь её возненавидел. Потому что никто, ни родители, ни пара друзей, которые были в курсе, не посмели ему намекнуть, что он не прав, удаляя от себя сына. А в её голубых прозрачных глазах сверкало такое презрение, она так уничижающе улыбалась, обнажая крепкие белые зубы… Почему он не уволил её сразу? Максиму же было всё равно!
А Мэри понимала прекрасно, что Игорь и его родители от неё зависят, и всячески пользовалась своей властью, то требуя, чтобы им оставляли деньги на развлечения (Максиму было плевать на колесо обозрения и карусели), то покупая дорогие развивающие книжки и игрушки, которые пищали, свистели и пели песенки (Игорь подозревал, что в его отсутствие игрушки переходят к трёхлетней дочери Мэри). Но он был согласен на всё, даже на эти унижения.
— Вы уже уходите, мистер Сотникофф? Неужели так мало внимания единственному сыну?
Всё, что угодно, лишь бы отпустили, дали возможность вызвать такси и умчаться, улететь из этого проклятого пригорода Лондона.
Что было потом? Потом заболел отец. А за ним — мать.
А потом была материнская сиделка.
И вот тут Игорь возненавидел сиделок по-настоящему.
Мать оперировали в Германии. Клару порекомендовал хирург, под чьим наблюдением мать проходила лечение. Немка, в случае чего, с врачами объяснится, но и по-русски понимает, с матерью сможет общаться. Даже какое-то медицинское образование имеется.
Крепкая как платан тётка с короткой стрижкой, мощной шеей и широкими ладонями вызывала у него раздражение. Она никогда не уходила, когда он навещал маму. Он и так приходил ненадолго. А тут ещё эта баба, пахнущая чем-то медицинским, потом и вот этим отвратительным запахом старушечьих духов (не «Красная Москва», конечно, но все старческие духи пахнут одинаково гадко). Найти другую у него не было времени. Приходилось терпеть и злиться. Если бы не она, последние дни с мамой прошли бы совершенно по-другому. Он столько всего хотел маме сказать! Но не при Кларе же!
— Сиделкой? — повторил Игорь.
Выражение его лица Алене что-то напоминало… Ах, да! Ей было лет семь. Они гуляли с Милой по саду и нашли мёртвого мышонка. Точнее, то, что от него осталось. Соседская кошка отгрызла ему голову, а оставшуюся часть с болтающимся хвостиком бросила около их дома. Садовника не было. Вскрикивая от отвращения, Мила завернула мышонка в лист лопуха и перекинула через забор, к хозяевам кошки. «Не смотри, Алёна! Не смотри!»
Сейчас Игорь с тем же отвращением спросил: «Сиделкой?»
— И что такое быть сиделкой, Алёна?
— Находиться рядом с человеком. Поддерживать его.
— А обтирать его тряпкой, чтобы пролежней не было? — поинтересовался Игорь, — «Не смотри, Алёна!», снова прозвучало в голове, — если он, прости, при тебе обделается, твой человек?
Алёна промолчала. Она вдруг явственно увидела, что сидят они с папой совсем рядышком, но между ними — обрыв. И его не перепрыгнуть. Папа всегда будет на своей стороне обрыва, а она, Алёна, — на своей.
— В общем, вот что я думаю, — нарушил тишину Игорь, — тебе это ни к чему. Это тянет назад. Тормозит развитие. Я слишком много в тебя вложил. Ты позвонишь этой женщине по телефону, извинишься. И скажешь, что родители решили отправить тебя в Англию пораньше. Чтобы ты там привыкла. Это, кстати, правда.
Алёна ничего не могла ответить. Ей казалось, скажи она хоть слово — и разрыдается.
У дома она вылезла из машины и пошла в гостиную. На диване, неестественно выпрямив спину, сидела мама. Её глаза ясно говорили: она не здесь. А где? На другом конце обрыва, вместе с папой?
— Мы всё решили, — объявил Игорь, входя в дом вслед за Алёной.
Наталья равнодушно кивнула.
«Да, — поняла Алёна, — мама где-то совсем далеко… Или ещё дальше… Или высоко, в облаках, витает над обрывом».
Она поднялась в свою комнату. Но позвонить Лидии Матвеевне так и не смогла.
А ещё Алёне очень хотелось, чтобы она снова, как в детстве, превратилась в храбрую Элен, и к ней прилетела Джулиана, и посоветовала, как быть… и что делать.
Глава 18 Телефон и кусочек сахара
Во сне Джулиана так и не пришла. Сон был гладкий, чистый, как кафельная стенка ванной, без тревожащих сновидений и печальных мыслей. Пустота. Вот что ощущала Алёна на следующее утро. Она спустилась по лестнице, но остановилась на нижней ступеньке. Родители сидели в гостиной, к ней спиной. Они сидели за столом, но не как обычно — друг против друга, а рядом. Оба напряжённо смотрели в окно, словно там показывали какой-то фильм.
— Я не понимаю, — сказал папа, — но тебе какая разница?
— Есть вещи, — произнесла, слегка задыхаясь, мама, — которые делать нельзя.
— Это в книжках по фэн-шую написано?
Мама выпрямилась и опустила глаза. Папа, наоборот, откинулся на спинку стула и сцепил руки на затылке.
— Не надо смеяться, Игорь, — отчеканила она, — есть вещи… Я не знаю, как тебе объяснить.
— Ну, конечно. Куда уж нам. Университетов не кончали.
— Игорь, — всхлипнула мама, — ну зачем ты так…
Алёну словно прожгло изнутри. Зачем и правда он так её унижает? Он как раз закончил университет, а она — даже не закончила что-то в своём Орле, а приехала в Москву.
