Я смотрел на Мирамис, радуясь её весёлому галопу, но вдруг меня поразила одна тревожная мысль.
– Юм-Юм, а вдруг Мирамис огорчилась, что она должна была покинуть родные места? Может, она тоскует по своему лесу?
Не успел я это сказать, как Мирамис тут же подбежала ко мне. Она положила голову мне на плечо, замерла и тихонько, нежно заржала.
– Сам видишь, ей нравится быть твоей, – сказал Юм-Юм.
Как же я обрадовался! Я потрепал Мирамис по холке, предложил ей кусочек сахару, и она взяла его тёплыми, мягкими губами. Мы двинулись дальше, в глубь леса, и сотня белых лошадей следовала за нами. Я всё ещё чувствовал, как в самом воздухе разлита какая-то тайна. Лес знал её, и знала каждая липка и осинка, которые что-то нашёптывали в кронах, там, наверху, над нашими головами. И лошади знали, и птицы, которых будил топот белых лошадей. Все-все знали, кроме меня. Прав был Юм-Юм, когда говорил: «Ты ещё так мало знаешь, Мио».
Я пустил Мирамис в галоп и помчался между деревьями. Белые лошади тоже перешли в галоп. Ух как быстро мы скакали! Мой красный плащ зацепился за сук. Может, дерево хотело меня остановить? Может, хотело поделиться со мною тайной? Но я не стал останавливаться. Я мчался вперёд и вперёд. А в моём красном плаще образовалась огромная прореха, и вот в лесу мы увидели белый сказочный домик под соломенной крышей. Он был весь окружён яблонями. Они стояли в цвету, и их цветы отражали лунный свет. Одно из окошек в доме было распахнуто, и оттуда доносилось мерное постукивание. Казалось, что кто-то в доме трудится за ткацким станком.
– Заглянем в дом? – спросил я Юм-Юма.
– Ну давай, – согласился он.
Мы соскочили с Мирамис и пошли по дорожке, бежавшей мимо яблонь, прямо к дому. Мы постучали в дверь. И постукивание в доме тут же стихло.
– Входите, милые мальчики, – сказал кто-то за дверью. – Я давно вас поджидаю.
Мы вошли. Женщина, сидевшая за ткацким станком, приветливо нам кивнула.
– Почему ты бодрствуешь ночью и сидишь за работой? – спросил я.
– Я тку сказочное полотно, а это можно делать только по ночам, – ответила она.
Лунный свет падал на её изделие, и оно красиво поблёскивало. Пожалуй, я в жизни не видел ткани красивее.
– А из чего получается такая прекрасная ткань? – поинтересовался я.
Она ничего не сказала в ответ, только продолжила работу, тихонько напевая:
Лунный луч, лунный луч, и сердца алая кровь.
Пурпур и серебро, пурпур и серебро.
Нежный яблони цвет сделает мягкою ткань,
Нежнее, чем ветерок гладит листья травы.
А птица Печаль поёт, птица поёт в лесу.
Женщина напевала еле слышно, и напев её звучал удивительно красиво. Но как только она умолкла, из леса донеслась другая песня. Я сразу же узнал её. Это пела птица Печаль. Она раскачивалась на самой верхушке дерева, и сердце сжималось от её пения.
– О чём она так печалится? – спросил я.
– Она поёт о моей маленькой дочке, – сказала женщина, заливаясь слезами. – О моей похищенной дочке.
– Кто же её похитил? – спросил я, хотя уже знал, знал ответ, поэтому поспешил добавить: – Не произноси его имени.
– Не буду, – сказала женщина. – А не то гаснет свет луны, и белые лошади заплачут кровавыми слезами.
– Почему?
– Потому что их белого жеребёнка тоже похитил злодей, жестокий и беспощадный. Слушай, как в лесу поёт птица Печаль.
Я часто слышал её песнь в саду, где цветут розы, но разве мог я тогда понять, о чём она поёт? Теперь-то я знал о чём. Она пела обо всех похищенных, о дочурке ткачихи, о братьях Нонно, о сестрёнке Йири и о многих, многих других, кого утащил в свой чёрный замок жестокий и беспощадный рыцарь Като.
Вот отчего печалились люди в маленьких домиках на Острове Зелёных Лугов, и за морем, и за горами. Они горевали о своих детях, о своих пропавших детях.
Рыцарь Като! Я испытывал такой страх перед ним! Я так боялся! Но, пока я стоял и слушал, о чём поёт птица, что-то необычное произошло в моей душе. Я вдруг понял, зачем я скакал через Сумрачный лес глубокой ночью. За Сумрачным лесом пролегала граница со Страной Тридесятой. Туда-то и лежал мой путь. И боюсь я или не боюсь, я обязан был сразиться с рыцарем Като. Да, признаться, я боялся, боялся до слёз, стоило мне только подумать о том, что я должен, что я обязан был сделать.
Женщина снова запустила свой ткацкий станок. И снова запела свою тихую песенку: «Лунный луч, лунный луч, и сердца алая кровь…» – и точно забыла и про меня, и про Юм-Юма.
– Юм-Юм, – проговорил я, не узнавая своего собственного голоса. – Юм-Юм, я отправляюсь в Страну Тридесятую.
– Я знаю, – отозвался Юм-Юм.
– Откуда ты мог знать? Я сам только что это понял.
– Ты ещё так мало знаешь, Мио, – улыбнулся он.
– А тебе всё известно наперёд? – буркнул я.
– Да, я знал, знал уже давно, что ты отправишься в Страну Тридесятую. И все это знают.
– Как это «все знают»?
– Да, знают, – подтвердил Юм-Юм. – Птица Печаль знает. И все сто белых лошадей. Сумрачный лес знает. Об этом шепчут деревья, и трава, и яблоневый цвет. Все-все знают. И пастухи на Острове Зелёных Лугов, именно об этом играют их пастушьи дудочки. И Нонно знает. И его бабушка. И Йири со всеми сестрёнками и братишками. И ручеёк про то же самое журчит.
– И мой отец-король… – прошептал я растерянно.
– И его величество король всегда это знал.
– И он хочет, чтобы я туда отправился?
– Да, он хочет этого, – сказал Юм-Юм. – Он очень печалится, но он хочет, чтобы ты отправился туда.
– Но мне очень и очень страшно, – прошептал я и не смог удержать слёз. Только теперь я осознал, какой меня обуял ужас.
Я обнял Юм-Юма и спросил:
– Послушай, Юм-Юм, почему мой отец хочет, чтобы я отправился туда?
– Потому что единственный, кто может туда проникнуть, это мальчик королевских кровей, – сказал Юм-Юм. – Только мальчик королевских кровей, – повторил он.
– Но ведь там меня ожидает смерть! – воскликнул я и обнял Юм-Юма ещё крепче.
Он промолчал.
– И ты говоришь, что мой отец-король хочет, чтобы я оказался там?
Женщина перестала ткать. В домике воцарилась глубокая тишина. Птица Печаль умолкла. Листья на деревьях замерли. До нашего слуха не доносилось ни шёпота, ни шороха.
Юм-Юм кивнул:
– Да, насколько я знаю, его величество король желает, чтобы ты немедленно отправился в Страну Тридесятую.
Я пришёл в отчаяние.
– Не верю! Не верю! Не верю! – завопил я.
