– Белочка, хорошенькая, – говорит за его спиной Людка. – А хвостик у белочки пушистый. А ушки с кисточками. – Не обманешь, Людка, хватит с него. Даже головы не повернёт, не доставит Людке такого удовольствия. Пусть теперь Людка в дураках останется, а он посмеётся. Уж он посмеётся, будет целых полчаса громко хохотать и за живот руками хвататься, будто сейчас от смеха лопнет. Может быть, уже пора хохотать? Он покосился незаметно, а белка, самая настоящая, правда сидит на Людкиной руке. Сама рыжая, а хвост ещё серый, не успел полинять с зимы. Лежит хвост на белкиной спине. Передние лапы разворачивают конфету. Сидит у Людки белка спокойно, как на ветке. А к нему на руку никогда белка не садится, сколько бы ни заманивал – хоть орехами, хоть семечками. Наверное, это потому, что он суматошный. Животные не любят суматошных. Вот и Генриетта его так и не полюбила. Теперь он больше не ходит на станцию юннатов, за гиеной Генриеттой ухаживает кто-то другой, а ей всё равно. Максим обиделся на Генриетту, но ей и это безразлично…
– На конфету каждый белку приманит, – говорит Максим. – Подумаешь, великое дело…
Белочка вздрагивает от его голоса, срывается с Людкиной ладони, шуршит прошлогодними жёсткими листьями, которые лежат на мокрой земле и – раз! – взлетает на самый высокий дуб, свесила пушистый хвост, лёгкий, серый, как дым. Смотрит сверху. А мордочка острая, хитрая.
– На, Максим, примани, – простодушно говорит Людка и протягивает ему конфету. Он хочет взять, но Людка мгновенно разворачивает конфету и суёт себе в рот. И улыбается своими светленькими голубыми глазками.
А у Тани глаза, серые, тёмно-серые. У Тани глаза умные. Таня никогда не издевается над людьми. С Таней интересно разговаривать. Она умнее многих мальчишек, Таня. Таня – человек. А Людка – шпингалетина. Разве можно даже сравнить Таню и Людку. То – Таня, а то – какая-то Людка.
– Пошли, пошли, Максим. Какой ты, честное слово! Удивляюсь, честное слово!
А он? Он идёт за ней, за этой Людкой. Как будто за верёвочку привязанный. И тянется за ней, как будто и правда на верёвочке. Куда она, туда и он.
А как же Таня? А что – Таня? Вроде бы ничего особенного не сделал, а всё равно стыдно перед Таней. Но люди не любят тех, перед кем им стыдно. Они больше любят тех, перед кем они выглядят хорошими, достойными уважения, поступающими честно и порядочно.
Таня, Таня. А при чём здесь Таня? Он, Максим, сам по себе. Куда захотел, туда и пошёл. Ещё новости – Таня. Таня тоже ходит куда хочет. Совершенно ни при чём здесь Таня.
Где будет кошкин дом?
А Серёжа? Уже вечер, а он всё не знает, куда деваться со своими кошками. И Серёжа медленно возвращается в свой двор. Но домой идти ему нельзя. И тогда Серёжа идёт в то единственное на свете место, куда идёт всякий, когда ему плохо и некуда пойти. Он идёт к другу.
Вовка сразу отпирает дверь. Он стоит перед Серёжей, румяный, быстроглазый, очень довольный тем, что Серёжа пришёл.
– Хорошо, что ты пришёл, – говорит Вовка. А Вовкина мама говорит то, что говорят многие мамы, когда к их детям приходят друзья.
– Ноги кто за тебя будет вытирать? – говорит Вовкина мама, и Серёжа быстро снимает ботинки.
– А в сумке что? – спрашивает Вовка.
Мама в комнате смотрит фигурное катание, играет громкая музыка, в коридоре можно поговорить совершенно спокойно.
Серёжа рассказывает Вовке, как мама выставила кошек из дома. Вовка слушает очень внимательно. Он стоит, прислонившись спиной к двери, никуда не спешит, слушает. А Серёжа сидит на галошнице и рассказывает. Это очень важно, чтобы твою беду выслушали внимательно, не торопя тебя и не перебивая.
Потом Вовка некоторое время молчит и думает. Он смотрит вбок, он всегда смотрит вбок, когда ему надо решить очень трудную задачу. Это тоже очень важно – чтобы о твоей беде друг задумался на некоторое время. А не сразу, впопыхах, предложил что-нибудь первое попавшееся.
Пока Вовка думает, Серёжа ждёт. А в сумке уже пищат два голоса. Хорошо, что в фигурном катании такая громкая музыка.
– Вот что, – наконец говорит Вовка, – берём колбасу. – Он лезет в холодильник. – Берём пакет молока, рыбу тоже берём, здесь немного, ничего, хватит. Миску. Пошли. Мама! Я скоро!
Они выходят во двор. Темнеет. Тёмно-синий вечер, какие бывают только в Москве и только перед весной. Холодные стены домов, холодное небо, холодный свет фонарей – а во всём есть предчувствие, что скоро станет теплее. Холод, после которого приходит тепло…
– Вовка, мы куда? – спрашивает Серёжа.
– Сейчас увидишь. Будет у нас кошкин дом. Выдумывают всякие глупости, а хороший человек мучается.
Серёжа не понял, о ком говорит Вовка, кто выдумывает глупости. Он просто шёл за Вовкой, и сумка не казалась ему такой тяжёлой, как час назад.
И это очень важно – знать, что твой друг ведёт тебя туда, куда надо…
Несколько дней назад Серёжа с Вовкой ходили на перемене по школьному коридору и разговаривали о чём-то своём. И тут к ним вдруг подошла Оля Савёлова.
«Вова, постой», – сказала она так, как будто Серёжи здесь не было.
Они остановились.
«Эх ты, Вовка-морковка, – для начала сказала Оля. – Строишь из себя, а сам ничего не знаешь».
«А чего знать-то? – спрашивает Вовка и хочет Олю обойти, чтобы продолжать ходить с Серёжей по коридору. И правильно, Серёжа бы тоже так сделал. Зачем им какая-то Оля? В тот день Серёжа ещё считал всех девочек на свете ябедами и подлизами. Это сегодня он знает, что есть, по крайней мере, одно исключение – девочка в белой шубке с большой клеткой в руке. – Что знать-то?» – повторил Вовка.
«Тайну, которую мы знаем, а вы нет, вот что. – Оля покосилась на Максима, который прошёл мимо них и остановился недалеко, но не слушал её, а размахивал какой-то верёвкой. – А вы, мальчишки, никогда этой тайны не узнаете, потому что мы вам не скажем, как бы ни просили».
«Очень надо просить, правда, Серёжа? Ещё просить».
Подбежала откуда-то Оксана.
«Оля! Ну что ты, Олечка! Смотри не проговорись. Ой, не могу! У нас свои секреты, а они не знают!»
«Это они про штаб, – говорит вдруг Максим. – Штаб у них за гаражами, только и всего».
Ахнула Оксана. Засуетилась Оля:
«Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?»
«Да все давно знают. Тоже мне секрет – песенки петь и пьески разучивать. Штаб! Разве такие штабы бывают?»
«Как – все знают?»
Оля никак не хочет поверить, что тайны никакой нет. Неужели мальчишки всё пронюхали и нет больше у них секрета?
«И я давно знаю», – говорит Серёжа и смущённо умолкает.
«Знаем, конечно. Ещё до зимы знали», – говорит Вовка.
«Вот ужас!» – Оксана громко восклицает, и непонятно – то ли ей хотелось, чтобы мальчишки догадались об их тайне, то ли не хотелось. Серёжа так и не понял этого.
