Неужели это…
Но кто же другой мог бежать прямо по лужам так, чтобы брызги летели выше головы, кто другой, кроме Вовки?..
А за ним? Ну, разумеется, Петя. Он! Снял шапку и, как саблей, крутит ею над головой. И кричит восторженно и громко:
— Кирилка, ура! Я тебя увидел самый первый…
И с ними Петина мама. И тоже бежит ему навстречу. И тоже что-то кричит. И тоже машет ему рукой.
А четвертый? Кто же четвертый?
Кто этот невысокий человек в странных мохнатых сапогах? В шапке с длинными ушами?
И почему у него такие глаза, будто он сейчас заплачет, или засмеется, или сделает то и другое разом?
— Приехал, — шепчет Кирилка дрожащими губами, — приехал…
И бросается к ним, всем четверым, всхлипывая и задыхаясь от слез.
Разве легко найти слова, чтобы описать радость этой встречи?
— Кирилка! — У Пети щипало в носу, и он готов был сам зареветь. Кирилка, прошу тебя, не плачь… Я был тогда ужасная дрянь! Возьми мой носовой платок. Но почему ты сразу позабыл таблицу умножения?
Вовка выхватил из Кирилкиных рук его тяжелый портфель. Изо всех сил шлепнул Кирилку по плечу:
— Заседание было! Ух и здорово же… Возьми лучше мой платок. Ничего, утирайся, он грязный!
— Кирилка, дружочек, — шепчет Петина мама. — Но почему же ты к нам не пришел? Как ты мог придумать такое?
А тот, в высоких северных сапогах, тот ничего не говорит. Он только целует мокрые щеки Кирилки, его рыжие волосы и заплаканные глаза.
И тут все увидели, как они похожи один на другого — Кирилка и этот человек с Севера.
— Вот так да! — воскликнул Петя, переводя глаза с Кирилки на его отца и снова на Кирилку. — Значит, вы и есть Кирилкин папа? Мама, ты раньше догадалась?
— Нет, и я догадалась только сейчас.
— А я догадался, я догадался! — завопил Вовка. — Я сразу догадался. Я говорил: может, он и есть его папа… Петя, говорил я?
— Нет, — твердо сказал Петя, — ты этого ни разу не сказал. И раз мы с мамой вдвоем не догадались, как же ты мог?
— Значит, я тоже не догадался! Вот так здорово! Никто не догадался! — с восхищением продолжал кричать Вовка.
— Мальчики, — сказала мама, — как я рада за Кирилку! Теперь вы снова будете вместе…
В этот самый миг, когда, казалось, ничто не могло омрачить общей радости, вдруг какая-то тень появилась между Кирилкой и солнцем, и большая рука опустилась на Кирилкино плечо.
— Ага, — пророкотал чей-то бас, — вот ты где! Наконец-то я тебя нашел!
Кирилка обернулся и помертвел: перед ним стоял тот самый огромный милиционер, который увел его из вагона в детскую комнату.
— Честное слово, — закричал он, хватаясь руками за отца, — я не виноват… Я больше не буду… Я не пойду…
Но на милиционера эти слова, видимо, не произвели никакого впечатления.
— Здорово ты от меня удрал, — продолжал он. — На вид тихонький, а поди ты какой ловкач…
— Кирилка, — прошептал Петя, — что это?
И больше он не мог проронить ни слова.
— Кирилка… — проговорил Кирилкин отец, не спуская глаз с Кирилкиного лица. — Что случилось?
Вовка же стоял насупив черные брови. Он думал.
Сейчас Кирилку уведет милиционер. Наверно, в милицию. Что же он мог сделать плохого, что его в милицию?
А Тяпа готов был на части разорваться от гнева. Наскакивая на милиционера, он оглашал воздух яростным лаем.
Нет, нет, нет, он не верил, чтобы Кирилка мог хоть в чем-нибудь провиниться…
— Вот какие все глупости! — сердито вскричала мама, становясь между милиционером и Кирилкой. — Можно ли так? Этот мальчик с кем-нибудь подрался?
— Да нет! — удивился милиционер.
— Он что-нибудь где-нибудь взял? — еще грознее наступая на милиционера, продолжала мама.
— Ничего такого не было, — замахал руками милиционер. — Что вы!
— Тогда зачем же его в милицию? — совсем сердито воскликнула мама. Зачем?
— Так его же ищут по всем местам… Это мальчик, который потерялся… А больше ничего и не было! — бормотал милиционер, пятясь от рассерженной мамы.
— Боже мой! — чуть не плача, говорила мама то милиционеру, то Кирилке. — Ну можно ли так пугать детей? Кирилка, дружочек, успокойся! Он нашелся, понимаете? Он нашелся! Это мы его искали, и мы его нашли… Кирилка, не плачь, вытри глаза…
— Что вы, гражданочка! — добродушно посмеиваясь, сказал милиционер. Никто его не собирается никуда уводить. Раз нашелся, пускай и будет с вами! Разве я против?
А Петя был просто потрясен: подумать только, его мама оказалась таким храбрецом! Они все онемели от страха, и только она одна не испугалась. Она так разговаривала с милиционером, что милиционер сам чуть не испугался!
— Ты смелая, — прошептал Петя и с уважением посмотрел на маму. — Ты очень смелая…
Тут Кирилка, который все еще стоял, закрыв лицо руками, заговорил, всхлипывая и глотая слезы:
— Честное слово, я не брал, я забыл их в гастрономе… Честное слово…
— Не разоряйся! — с досадой перебил его Вовка. — Чай-то у тебя? Целый?
— Вот. — Кирилка вытащил из кармана замызганную пачку чая, которую они с Вовкой еще вчера купили в магазине.
— Ну и ладно… А сдачу я уже отнес твоей тетке. Как продавщица мне отдала, так я и отнес.
— Что я наделала! — с испугом вскричала вдруг мама. — Только сейчас вспомнила… Ведь чайник все еще на керосинке!
— Теперь распаялся! — сказал Петя. — Вот увидишь… Как же ты?
— Извиняюсь, — немного смущенно проговорил Кирилкин папа, — но, кажется, я перед уходом прикрутил вашу керосиночку…
— Да? — просияв, воскликнула мама. — Большое вам спасибо!
Глава двадцать восьмая
«Снежная королева»
Лева Михайлов, ученик пятого класса «Б», последний раз смотрел на шведскую серию, былую гордость и великолепие, а теперь позор и бесчестие своего альбома.
Последний раз, перед тем как расстаться, он смотрел и на верхового, который мчался на алом коне, в алом развевающемся плаще, и на грузный золотистый дилижанс, и на легкий парусный корабль, и на пароход с тяжелым хвостом дыма, и на голубой самолет — быстрокрылый воздушный почтальон.
Он смотрел на все эти марки, и острый стыд за совершенный и раскрытый обман боролись в нем с горечью предстоящей утраты.
До сих пор у него горят щеки при воспоминании о тех обидных словах, которые ему пришлось выслушать от товарищей на пионерском сборе. Но еще страшнее было, когда после сбора все стали расходиться по домам. Они уходили, разговаривая друг с другом, смеясь и озорничая, а он стоял один, и никто не подошел к нему, никто не захотел сказать ему слова. И даже Гена Валунский, тоже заядлый марочник, с которым он, Лева, постоянно менялся марками и которого в душе презирал за частые двойки, даже Гена прошел мимо него, будто мимо пустого места…
