Я говорю:
— Какие же тут приключения? Все только и делают, что спят или едят.
— Слушай, не будь ты как тот пассажир из прошлого рейса, — проводник сел и уперся кулаками в коленки. — Он мне заявляет: «Дайте таблетку: голова болит от этого однообразного шума!» А? Однообразного?! — Проводник ухмыльнулся. — Да я глаза закрою — скажу: по лесу мы едем. По городу… по полю!.. В туннель! Из туннеля. К станции подъезжаем… — все по стуку колес! А на мосту! Тут уже не стук — грохот! Ветер свистит, мост гудит!
— В самолете, — говорю, — все равно интересней.
— Не обращайте внимания, товарищ проводник, — сказала мама. — Просто Лена сегодня не в духе… За постель сейчас платить?
— Можно сейчас, можно потом, — ответил проводник. — Спокойной ночи.
Мама начала стелить постель, а меня, чтоб не мешала, выставила в коридор.
По коридору слонялся мальчик в клетчатой рубашке. Подходит и, как будто мы сто лет знакомы, спрашивает:
— Сказать одну вещь?
Я отвернулась, молчу и в окно смотрю.
Он с другой стороны:
— Ладно, — говорит, — скажу. У нас в купе едут летучие мыши.
— Живые? — я не поверила.
— Еще какие! Их один турист в пещере наловил. Я хотел мышь попросить, чтоб у нас в Салехарде ребятам показать! А папка не разрешил. Мой папка знаешь кто? Вертолетчик!
Та-ак! Это уже интересно.
— Покажи, — говорю. И сама не знаю, кого хочу больше увидеть: летучих мышей, папу-вертолетчика или туриста из пещеры.
Колин папа был такой, что целое окно загораживал. И как атлант, сидя, верхнюю полку головой подпирал. Только атланты бледные и хмурые, а Колин папа — наоборот. Навалил на стол продуктов, ест и разные истории из своей вертолетчицкой жизни рассказывает. Увидел нас, даже свистнул.
— Во! — говорит, — Колька шустрый! Весь в меня! Садись, барышня, дуй «Фанту»!
На верхней полке уже похрапывала старушка с пучком. На нижней сидел турист. Рядом с ним стояла большая картонная коробка. В ней кто-то возился и попискивал.
— Мыши-то кормленые? — спрашивает Колин папа.
— Второй день не едят, — махнул рукой турист.
— Так ты им сальца с чесноком! Милое дело! — Колин папа развернул тряпочку и отрезал сала.
Турист запустил руку в коробку… и достал мышь!
Из его кулака выглядывали уши торчком, глаза под самыми ушами и уголки крыльев. От сала мышь отвернулась.
Я говорю:
— Может, ей чего-нибудь молочного? Мыши-то ведь млекопитающие!
— Сырок! С изюмом! — Коля покопался в сумке и выудил творожный сырок.
При виде сырка летучая мышь скорчила такую физиономию, что всем стало ясно: молочные продукты эти мыши вообще терпеть не могут.
— Потому что всухомятку! — догадался Коля.
— Точно! — обрадовался папа. — А ну, Колюнь, сгоняй к проводнику. Пускай чаю нальет. Скажи, покрепче! Чтоб взбодрились!
Пришел проводник со стаканом в подстаканнике. Он ложкой зачерпнул чай, подул и поднес мыши.
Летучая мышь только голову в плечики втянула.
— Голодовку объявили, — сказал турист. — Ничего, еще попросите! — Он засунул мышь обратно и начал уплетать сырок.
— Не попросят, — вдруг сказал проводник. — Летучая мышь в неволе есть не будет. Сколько их у тебя?
— Семь штук! — гордо ответил турист.
— Семеро. — Проводник положил руку на коробку. — Где им в городе жить? В подземном переходе?
— Зачем? — Турист уничтожил сырок и принялся за сало. — Я их друзьям дарить буду!
— Если бы меня, — сказал своим басом проводник, — взять из поезда, вытащить, в пещеру сунуть! Я в пещере не то что есть — заснуть не смогу! Я к шуму привык, они к тишине! В общем, вот: летучая мышь в неволе жить не будет!
Проводник ушел. Меня тоже мама спать позвала.
Только я пижаму натянула, слышу:
— Удрали! Мыши удрали!
Выскакиваю в коридор. Мама вслед:
— Куда босиком? Вернись!
А там уже Коля! И его папа в одних трусах! И еще пассажиры! Все пихаются! Толкаются!..
— Граждане! Воздушная тревога! — кричит вертолетчик и полотенцем, как пропеллером, крутит.
А мыши — вжих! Вжих! На кожаных крыльях. Как будто между папой и летучими мышами воздушный бой идет.
Турист с пустой коробкой по коридору носится, глаза выпучил, а что делать — не знает.
Кто-то кричит:
— Проводник! Почему воробьи в поезде?
Одна мышь — раз! — обратно в Колино купе. Старушка спит себе, ухом не ведет. Единственная на весь вагон. Мышь подлетает, в бабкин пучок вцепилась и повисла на гребенке вниз головой. Бабка спросонья ее — хвать! Помяла в руке, зачем-то понюхала.
— Господи, — говорит, — И-исусе! — и давай летучую мышь под подушку запихивать.
Один с чемоданом в коридор выскочил, две авоськи на плече.
— Кровососы! — вопит. — А-а-а!
— Закрой рот! Мышь влетит! — рявкнул вертолетчик, врезавшись в чемодан.
А мыши — со свистом, зигзагами, над головами! Сами с гулькин нос, а посмотришь на тени — пеликаны!
У полустанка поезд замедлил ход. Рядом со мной появился проводник:
— Что я тебе говорил?! А ты — «самолет, самолет»… — и он открыл окно.
— Кто? Окно? — турист подбежал. — Ух! Ух! — а закрыть не может. — Девочка! Стой здесь! Не пускай! Я сейчас!
Я влезла на выступ, руки растопырила. Вижу, прямо на меня мышь летит. Я — оп! — и голову нагнула.
Она фьють в окно!
За ней вторая — фьють!
— Три!
— Лена, уйди от окна! — кричит мама. — Надует! — а ко мне пробраться не может.
— Ловишь? — спрашивает снизу Коля.
— Ловлю! — говорю. — Ой! Четыре!
— Пять, шесть… — считает проводник.
— Семь!!! — кричу. — Их всех… сдуло!
— Что значит — сдуло?! — рассвирепел турист. — Кто окно открыл?!
— Да! — пробасил проводник. — Кто разрешил открыть окно во время движения поезда? Граждане, разойдитесь! Зачем так волноваться? Почему дети не спят?
«Ту-дух! Ту-дух! Ту-дух!» — стучат колеса. В туннель. Из туннеля. Мчится наш фирменный поезд с черными окнами: в туннеле черно, и небо черное, и чернее, чем небо, горы.
