Видно, обиделась. Потому что девчонка. Не понимает, что он на посту. Часовому отвлекаться не положено. Из-за этого вот Егоров пострадал.
Жалко Егорова, но Егоров простит его, Мишку, когда узнает, что сбежал он не из-за озорства, а из-за взрывчатки. За это ему командир кур простил.
«Уж теперь я в следующий бой выпрошусь, – размечтался Мишка. – А не отпустит, так сам прорвусь. Точно».
Мишка крепко-накрепко прижал к груди винтовку и потерся о дуло щекой.
А время шло. Уже по-летнему цвели луга, по-летнему жесткой и темной стала листва на деревьях. Кукушки куковали последние дни.
Мишка очень любил беседовать с кукушкой. Он не спрашивал, как другие: «Скажи, кукушка, сколько мне лет жить на веку?» Он собирался жить так долго, что кукушке не сосчитать.
Он загадывал: сколько трофейных винтовок и пулеметов добудут партизаны в следующем бою. И очень был доволен, когда кукушка много раз повторяла свое «ку-ку».
Но на этот раз ему предстояло услышать особенную кукушку. Даже не одну, а двух.
Из болотной низинки, где залег в засаду партизанский отряд, видно было росшее по другую сторону дерево. Оно, как маяк, возвышалось над овсяными, ржаными, льняными лоскутьями полей.
Мальчик знал, что на этом дереве, скрытые листвой, сидят девочки: Рая и Лара. Им поручено криком кукушки сообщать партизанам, какие немецкие машины или подводы покажутся на большаке.
Если мотоцикл – кукует Лара, протяжно и медленно; если подвода – кукует Рая, отрывисто, скороговоркой. Сколько раз повторяет свое «ку-ку» кукушка, столько движется машин или подвод.
Пока что кукушка молчала, и это очень тревожило Мишку, хотя он понимал, что еще рано, что немцы должны выждать, когда рассеется туман.
Туман стлался по болоту, дымясь, как в зимнюю пору поземка. Мишку познабливало. Ему вспомнилось, как он в метель стоял у оврага, обещая мертвой бабушке отомстить фашистам. Сегодня они сквитаются. Как сказано в партизанских листовках: «Смерть за смерть! Кровь за кровь!»
– Она еще крепкая была, – облизывая пересохшие губы, пробормотал Мишка. – Мешок с картошкой сама подымала. Если б фашисты не убили ее, она бы сто лет прожила…
Лежавший рядом с Мишкой Егоров приподнялся, с тревогой взглянул в побледневшее лицо мальчика.
– Ох, парень! Опять ты смутный. Как бы опять меня не подвел.
Туман растаял. По голубому откосу неба карабкалось солнце. Спиной Мишка чувствовал утро, а животом – ночь, потому что спину уже пригревало солнце, а живот был прижат к сырой, еще по-ночному холодной земле.
На дороге появился мальчик с ведерком и самодельной удочкой и тут же исчез. Прошла старуха, волоча за собой на веревке черную козу.
«Кукушки» молчали.
«Нет, не поедут сегодня немцы по этой дороге, – с тоской думал Мишка. – Уж так мне везет!»
В траве мелькнуло красное пятнышко – божья коровка. Мишка поймал ее, посадил к себе на ладонь. Жук поджал лапки, прикинулся, будто он не жук, а красная в черных точечках твердая пуговка. Пуговку небось не съедят. Мальчик терпеливо ждал, когда «пуговка» снова выпустит ножки и начнет путешествовать по его руке. «Улетай, дуреха! – мысленно уговаривал Мишка божью коровку. – Улетай подальше. Побежим в атаку – затопчем тебя…»
Но глупый жук не хотел покидать теплую ладошку и только тогда поднялся в воздух, когда Мишка подул под крылышки. Куда полетел жук, проследить уже не было времени. Закуковали «кукушки».
– Слышите, дядя Егоров! Лариска кукует – это мотоцикл. А теперь Раиса – это подводы. Раз, два, три, – Мишка торопливо загибал пальцы, – четыре, пять, шесть, семь…
– Приказано подпустить как можно ближе, – предупредил его Егоров. – Стрелять только по сигналу. Чтоб раньше времени ты не высовывался.
Но это было для Мишки труднее всего.
Теперь он уже ясно видел, что два немецких мотоцикла – один спереди, другой сзади – сопровождают подводы, цепочкой протянувшиеся по большаку. По мнению Мишки, они были уже совсем близко. Так почему ж наши медлят?
Мишке даже казалось, что толстые колеса мотоцикла и тонкие колеса подвод стали вертеться в обратную сторону, что немцы разгадали партизанскую хитрость и удирают. Когда же начнется бой?
Но тут раздался сигнальный выстрел. Мальчик вскочил, словно подброшенный пружиной.
– Стрелять лежа! – крикнул ему Егоров.
– А если я не попаду лежа! – огрызнулся Мишка, яростно нажимая курок.
Кто-то из партизан снайперским выстрелом уложил немца, который вел головной мотоцикл. Машина опрокинулась.
Задний мотоциклист струсил: выпустив вонючее облачко, он пустился наутек.
Одуревшие лошади, храпя, налезали друг на друга. Подводы сшиблись. На дороге образовался затор.
Комиссар партизанского отряда возглавил атаку.
– За Родину! Вперед!..
Справа и слева от Мишки с криком «ура» бежали партизаны. И мальчик старался не отставать от них. Он был словно капелька, которую мчит могучий, грозный поток.
Сперва Егоров был впереди, но потом Мишка опередил Егорова. Мальчик увидел, как возле одной из повозок замертво свалился немецкий солдат. Автомат убитого остался лежать на дороге. Если он, Мишка, добежит первым, это будет его личный трофей!
В горячке мальчик не заметил, что позади подводы за колесом топчутся чьи-то ноги. Там затаился немецкий солдат.
Фашист выстрелил. Что-то крепко ударило Мишку в плечо. Карабин выпал из рук мальчика, а поднять его не было сил.
По земле мурашили мелкие красные пятнышки. Как будто у Мишкиных ног собрался целый рой божьих коровок. Но сказать им: «Улетайте, а то затопчут» – Мишка уже не мог.
Он пошатнулся и рухнул лицом вниз, в болотную траву.
Даже строгая деревенская бабушка признавала, что Мишка терпеливый на боль. Две недели бабушка не догадывалась, что у внука на спине чирьи. И когда Мишке придавило палец поленом, бабушка опять не догадалась, потому что он опять смолчал.
Но сейчас ему просто-таки хотелось выть от боли. Мишка даже сомневался, что это его рука. Неужели своя рука может своего так мучить?
Особенно разболелась рука после того, как раненого навестил Егоров. Он принес гостинец – несколько кусочков сахару – и сказал, что все в бригаде Мишке кланяются и желают поправиться поскорее.
– Спасибо! – расцвел Мишка. – А почему не зайдут сами?
– Да то к тебе не пускали, то некогда – на станцию Железница, почитай, всей бригадой ходили. Теперь у нас рельсовая война.
И Егоров рассказал, что всеми партизанскими бригадами получен приказ: взрывая рельсы, сковать передвижение противника. Чтобы враг не мог перебрасывать воинские части с фронта на фронт, не мог подвозить боеприпасы, чтобы наступающей Красной Армии было легче громить врага.
