Книга Безмятежные годы (сборник), страница 88. Автор книги Вера Новицкая

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Безмятежные годы (сборник)»

Cтраница 88

– Верочка, моя дорогая, моя родная! Да разве можешь ты сомневаться? Что, кроме сострадания, теплого, живого сострадания, можно чувствовать к этому человеку? Мне так, так жаль и его, и тебя, так хочется помочь, и… не знаю как…

– Знаешь, Муся, – приподнявшись на локте, со все сильнее разгорающимся лицом, через минуту продолжала Вера, – ведь из всех людей, с кем судьба сталкивала нас за эти годы, один только Светлов своей большой, тоже много перестрадавшей душой, только он один понял, пожалел, всем сердцем отозвался на скорбь отца. В его отношении не было ни обидного пренебрежения, ни снисходительности высшего к низшему, слабому.

Он видел в нем только страдающего, несчастного человека и шел навстречу, протягивая руку. Просто, открыто, тепло, – он понимал.

– Так твой отец хорошо знаком с Дмитрием Николаевичем?

– Да, мы знали его, еще когда мама была жива. Мы жили тогда в одном доме. Дмитрий Николаевич был в ту пору студентом последнего курса и только что женился…

– Как? Дмитрий Николаевич женат? – удивленная, воскликнула я.

– Да, был тогда. Господи, какой он был веселый! Как сейчас вижу его вечно смеющееся свежее лицо, блестящие белые зубы. Бывало, никогда не пройдет, чтобы по пути не пошутить или не поддразнить кого-нибудь. Жена его была совсем молоденькая, веселая и очень хорошенькая. Только лицо у нее было капризное и недоброе, нам она никогда не нравилась. Зато он боготворил ее, наряжал, как куколку, холил, баловал, лакомил чем только мог, постоянно брал ей билеты в театр, – она ужасно любила, – но сам не всегда с ней ходил. Очень уж он работой был завален: днем университет, беготня по урокам, а вечером частные занятия в управлении дорог, где и мой отец служил; там они и познакомились. Особенных средств ни у него, ни у нее не было, ну, а все ее прихоти, кружева, ленты, перья стоили невероятно много. Он работал, как вол, только бы ей всего хватало, и она была весела, – это была его жизнь. Но однажды, возвратясь вечером со службы, он больше не нашел ее: она ушла с одним его товарищем, объяснив, что больше не вернется. Месяца через три она потребовала развода, так как собиралась вторично замуж. Он беспрекословно исполнил ее волю; еще немного погодя она умерла где-то на юге от свирепствовавшей там холеры. Весь этот печальный конец мы узнали уже со стороны, от одной ее дальней родственницы.

– Давно это было? – спрашиваю я.

– Да, приблизительно, за полгода до смерти мамы.

– Ну, а что же потом?

– Потом прежнего весельчака Дмитрия Николаевича я больше не видела. Конечно, в то время я всего не понимала, мне только было так жаль видеть его словно удлинившееся, прежде веселое лицо, – я ужасно любила его. И после постигшего его горя он все же был всегда ласков, приветлив, а потом, когда на нас обрушилось наше громадное несчастье, так хорош он был с отцом!

За одно это я всю свою жизнь буду считать себя его неоплатной должницей, – глубоко прочувствованно закончила Вера.

– А теперь вы видитесь?

– Нет. Отец иногда случайно встречает его; тот, что может, всегда делает. Но отец не любит, не умеет просить. В последнее же время он сделался такой робкий, точно запуганный, стесняется людей, избегает их, особенно старых знакомых. С некоторых пор он и Дмитрия Николаевича избегать стал: говорит, бедный, что… стыдится…

– А ты что, Муся? – помолчав немного, спрашивает Вера. – Как ты себя чувствуешь? Последний раз, когда мы виделись, ты была очень грустная, я никогда не видела тебя такой расстроенной. Или, может, тяжело, не хочется говорить?..

Я настолько глубоко потрясена всем слышанным сейчас, тем действительно крупным, непоправимым горем, которое пережили другие, что мои собственные горести, неудачи, разочарования, и сама я, и виновник их, Николай Александрович, кажутся такими ничтожными, мелкими, вздорными.

– Теперь уже ничего, а тогда было больно, – говорю я и вкратце передаю лишь самую суть происшедшего.

– Ты любила его? – спрашивает Вера.

– H.. нет. Но, может быть, и полюбила бы. У меня было такое чувство, точно в душе что-то трепещет, бьется, словно крылышки расправляет, собираясь вспорхнуть, и вдруг – спугнули. Что-то скатилось вниз, стало так больно-больно и затихло. Мне и теперь еще больно. Больно, что я обманулась, разочаровалась. Все было так красиво… Я думала, у него и душа такая же красивая, и вдруг… Нет, я не любила его, наверняка нет: если бы любила, то не могла бы распространяться об этом, даже тебе не сказала бы… Помнишь, как у Некрасова хорошо написано: «Так проникаем мы легко и в недоступное жилище, когда хозяин далеко или почиет на кладбище»…

В эту минуту осторожно хлопнула дверь кухоньки, и в комнатке раздались тихие, робкие шаги. Я поднимаюсь навстречу входящему Смирнову:

– Теперь вы вернулись, значит, я могу уйти, Верочка не одна. А завтра опять забегу, и так каждый день, пока Верочка совсем не оправится. Ну, до свидания.

Я крепко-крепко целую, обнимаю мою дорогую Веру.

– До скорого свидания, – протягиваю я руку Смирнову. – Всего-всего хорошего. Бог даст, она скоро поправится.

Искренне, от души пожимаю я руку этого несчастного человека. Сначала он удивленно и растерянно смотрит на меня, не смея протянуть своей, потом, с просветленным лицом, с глазами, полными слез, с глубоким, сердечным «Спасибо!» прижимает к губам мою руку.

Мне хочется плакать… Мне так жаль их!..

Глава X Тяжелые дни. – Сдача сочинений. – Скелет

В тот вечер, когда я вернулась от Веры, мы много и долго беседовали с мамочкой по поводу слышанного и виденного там мною; все это произвело и на нее сильнейшее впечатление.

– Да, много горя на свете. Во всякий самый маленький уголочек забрасывает его жизнь, куда ни взглянешь. Но в эту минуту меня больше всего заботит вопрос о здоровье самой Веры. Катар легких – ведь это ужасное слово, это начало чахотки. А в таком юном возрасте она безжалостна – месяц, два, и унесет человека. При слабой конституции этой девушки вообще, при тех условиях, в которых она живет, да еще при вечном душевном гнете, недолго поборется бедная Верочка со своим недугом. Для меня вопрос ясен: нужно во что бы то ни стало устроить ее поездку, нужно все сделать – такие светлые люди слишком редки и дороги, надо всеми силами отстаивать их у смерти. Вопрос только, как все устроить. Я поговорю с папой; сколько будем в состоянии, мы поможем, но взять целиком все расходы на себя трудновато: ведь ее не одну отправлять надо, нужна еще толковая, подходящая спутница. Знаешь что, поговори ты в гимназии, обратись к Андрею Карловичу, это такой добрый человек, он что-нибудь да придумает. Конечно, можно было бы устроить спектакль, лотерею, но такие вещи требуют времени, а тут дорог каждый день. Посмотри, что висит в воздухе, это яд при грудных болезнях.

Как хорошо мамочка придумала! Только одно смущает меня: придется обо всем рассказать Андрею Карловичу, Вере будет страшно неприятно.

– Зачем же обо всем? – возражает мама, – ты скажешь только про ее болезненное состояние, про то, что средства не позволяют ей лечиться. Да, вероятно, про их материальное положение Андрей Карлович и так знает, предполагаю, что и учится она бесплатно. В том, что ты скажешь, обидного и тяжелого для Вериного самолюбия ничего не будет. Наконец, если бы ей даже немного и неприятно стало, – что делать? – вопрос слишком важен, это вопрос жизни.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация