- В подарках всегда есть сила, и не важно вымышленная она или настоящая, - южанка коснулась рукой подбородка, слишком нарочитый жест, чтобы быть искренним. Ровная загорелая кожа, драгоценные камешки и рябь, прошедшаяся по запястью, так видится конец асфальтовой дороги в жаркий день, когда воздух дрожит и картинка проступает, словно сквозь каплю воды. На тонкой руке миллиметр за миллиметром появлялось украшение, браслет если быть точной.
Эффектная демонстрация силы демона, пока он этого не захочет, ты этого не увидишь. А когда захочет, ты об этом пожалеешь.
В самом браслете не было ничего необычного, колечки - звенья, цепляющиеся одно за другое, выполненные без особого изящества, таких изделий в каждом ювелирном с десяток. Ничего особенного. Почти. Если не обращать внимания на размер и обработку металла колец, составляющих удивительно гармоничную пару моим сережкам.
- Мой подарок, - не выдержала я.
- Нет. Мой, - Тамария повертела браслет - цепочку на руке.
Кирилл остановился. Я ощущала его всем телом, как стену уплотнившегося воздуха, словно рядом зажгли газовую горелку, но в отличие от настоящего пламени, это совсем не испускало тепло.
- Кир создал его для меня за два дня до рождения легенды зимы, - она скривилась, - Кто бы мог подумать, что человеческая девчонка произведет на свет столь сильное потомство. Но даже тогда, я думала, что он просто заберет ребенка. Ушедшие, так поступил бы каждый, - она повернулась к Седому, - Любой кроме тебя. Ты оставался с ней еще десять лет, создав амулет матери и доверив наследницу предела человеку. До сих пор не понимаю почему...
- Ты врешь, - я попыталась рассмеяться, но их горла вырвался только сухой и царапающий звук "кха".
- Если тебе так угодно, - она издевательски склонила голову, - Ты живешь в мире иллюзий и до сих пор не можешь из него вылезти, как ребенок из давно уже маленьких ползунков. Ты видишь то, чего нет, во всем, во мне, в нем, - она снова посмотрела на Седого и коснулась его плеча, таким простым и интимным жестом, - Демоны очень упрямы, сильны, изворотливы, они многое могут, почти все, кроме одного. Они не умеют любить.
Я замотала головой.
- Сожалею, Ольга, - она назвала меня по имени. И впервые в ее голосе не было злости, только усталость. - Нас такими создали Великие и не просто так. Будь это иначе, мы не смогли бы выполнить переназначение, понимаешь? Тигра можно научить есть траву, но нельзя заставить его наслаждаться вкусом.
- Скажи, что это неправда! - закричала я Кириллу.
- Да, скажи. Я тоже хочу послушать.
Но Седой молчал, долгую томительную минуту он смотрел на меня, не произнося ни одного слова.
- Соври! - не выдержав, закричала я, - Ты же врешь на каждом шагу.
Он не двинулся с места, не улыбнулся, не отмахнулся, не рассердился, не остановил треплющую языком южанку. Он не сделал ничего, на лице не отражалось ни одной эмоции, лишь сосредоточенность.
- Но даже это не самое страшное...
- Кирилл, прошу. Я могу жить воспоминаниями о счастье. Главное, чтоб оно было, хотя бы один день...
- Самое страшное, что, - Прекрасная опустила руку, браслет, состоявший из моих колечек, тихо звякнул. Она склонилась и прошептала несколько слов.
Слов, которые перевернули мир. Он сузился до двух фигур стоящих напротив. Воздух вдруг стал плотным и вязким, как желе, его невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Она не врала, правда слышалась в каждом произнесенном слове, в каждом вдохе, звуке, жесте.
Никто из нас не врал. Это и было чудовищно. Я могла жить с воспоминаниями, видят святые, только ими и жила последние четыре года. Но если все это было ложью, все - от первого "привет", до поцелуя, которым он попрощался, уходя в наш последний день на работу?
Как она касалась Кирилла, как говорила, и что говорила... Она знала слишком многое о нем, вернее о нас. А он знал о ней: о так называемой матери, о сестре. Ушедшие, он спит, с кем хочет, так почему бы к легиону девиц не добавить и Прекрасную южанку?
Как я тогда спросила у Веры: каково ждать, когда он придет от другой, ощущать ее запах, представлять ее поцелуи? Теперь ответ известен - хреново. Она словно залезла своими грязными пальцами в мою жизнь, в ту ее часть, которая была спрятана от посторонних. Глядя на ее браслет, я ощущала себя не просто обманутой, я ощущала себя преданной.
Голова кружилась, во рту чувствовалась противная сухость, глаза резало от яркого света, горло словно свело судорогой. Эмоциональная боль всегда сильнее телесной, да и боль - не то слово, которым можно описать мое состояние. Но нечисти слова не нужны.
- Сейчас, наорочи, - прошептала Тамария, - Сейчас самое время дать пощечину и убежать, заливаясь слеза...
Слова заглушил рык. Мой рык, зарождающийся где-то в глубине. Низкий утробный, полностью отражавший мое состояние. Она собиралась пожалеть меня кислым ненастоящим состраданием, и ее жалость стала последней каплей этой слишком длинной ночи.
В груди словно что-то лопнуло, или разбилось, окатив обжигающим огнем ярости. Я бросилась на нее, не понимая, что хочу сделать, и, не видя ничего, кроме прекрасного лица. Рывок и руки ударились о грудь Кирилла, из горла вырвался хриплый полный разочарования вой.
Прекрасная и не думала убегать, не вмешайся Седой, мы бы покатились по полу, сцепившись как две торговке на базаре, или скорее, как две бешеные лисицы. Думаю, она бы меня выпотрошила. Помните, я говорила, что драка между двумя девками изрядно развлечет Седого? Реальность, как водится, оказалась совершенно иной.
Кирилл оттолкнул ее себе за спину. Поступок ударивший сильнее, чем его молчание. Он защищал ее. Закрывал собой. Что может быть хуже для женщины, чем видеть, как мужчина защищает другую? На самом деле много чего. Но я в тот момент плохо соображала.
На меня словно опрокинули ведро ледяной воды. Вспыхнувшая ярость исчезла. Исчезли сомнения, неуверенность, мысли. Впервые мир стал таким, каким был, без розовых очков и предположений. Я видела его.
Седой загородил ее собой и я уткнулась в мужскую грудь, вдохнув, такой знакомый и кружащий голову запах.
- К... кто я? В кого ты превратил меня? - спросила я, отступая и тут же поняла, что вопрос поставлен неправильно, - В кого я позволила себя превратить?
Он не ответил, не потому что не мог, а потому что не хотел. Наверное, впервые я поняла, что такое настоящая ненависть, безвкусная, всеобъемлющая и холодная.
И он это почувствовал, губа демона задралась, обнажая клыки.
- Не хочу тебя видеть. Никогда, - еще шаг назад, я подняла руки к ушам и одно за другим вытащила колечки, - Женись, заведи гарем, наплоди детей. Все что угодно. Только ко мне не подходи.
Я взвесила сережки на ладони, стараясь подавить сожаление, от привычек трудно избавляться, посмотрела на Тамарию и швырнула колечки поверх плеча Кирилла, прямо ей в лицо.
