Есть такое чувство, оно горькое, но ты хочешь испытать его снова и снова. Когда переходишь грань, секунду балансируешь, а потом... Это как ходить по натянутой над пропастью проволоке, рано или поздно упадешь, и головокружительный миг полета будет самым прекрасным в твоей жизни.
Мир расцвел цветными росчерками, отдаляясь с каждым ударом сердца. Я взлетела, как наполненный гелием шарик, Дивный уменьшился, все уменьшилось, превратившись в пластиковую поделку. Я смогла, наконец, рассмотреть его целиком, как глобус в кабинете географии. Увидела очертания материков, нашу тили-мили-тряндию, проступающую сквозь привычное изображение грязными пятнами язв. Увидела черное марево безвременья, Юково, холмы, Серую цитадель, Землю Детей, пустоши, пустыни, желтый песок. Мир был расчерчен светящимися линиями, вроде бы без всякого порядка, но я знала, что порядок есть. Изломанный, чуждый, но есть. И стоит мне протянуть руку к любой из этих линий, не настоящую руку, вымышленную, даже скорее мысль, и нужная дорога ляжет под ноги.
Видимо, мне все-таки загрузили карту GPRS.
Веник оторвался от моих губ, задрал рубашку и с рычанием приник к коже. Прикосновения шершавого языка казались слишком нарочито грубыми. Он не собирался жалеть меня. Он собирался желать.
Не раздумывая, я подхватила нить и сжала ладонь. Мир рывком приблизился, словно я только что сделала на качелях солнышко. Воздух вскипел, горящие огнем глаза маховика исчезли, как и земля, чаши фонтанов, Дивный... Нас бросило в водоворот перехода. Одно наслаждение наслоилось на другое, боль смешалась с болью.
Крючник на спине гробокопателя издал невнятный клекот, его конечности с треском разорвались, водоворот сломал его, искорежил и отбросил как ненужную вещь.
Не водоворот. Я.
По этой стежке мог пройти только тот, кого я проведу, и стоит на миг разжать обхватывающие лохматую голову руки, на миг допустить мысль, что падальщик мне не так и нужен. Стежка изломает и его. Перемелет словно мельница.
Веник почувствовал это и поднял голову. Из пустой глазницы выглядывала тьма, губы кривила провоцирующая усмешка. Давай, скинь меня! Падальщик и сам почти желал этого.
Какого черта, он заслужил смерть тысячу раз...
Голоса шептали, плакали, звали, их песнь была почти красивой. Возбуждающей. Тяжесть чужого тела и невысказанные вопросы, на которые совсем не хочется отвечать.
Дивный исчез, мы упали на редкую траву. В бок врезался могильный камень безымянного захоронения Парка-на-костях. Рука задела брошенный рюкзак. Я вернула нас на тоже место с точностью до сантиметра.
Веник отстранился, убирая руки с исцарапанной кожи. Кольнуло сожалением, и он тут уловил его. Тихий смех падальщика отдался внутри теплым предвкушением.
- Скажи, чтобы я остановился, - потребовал мужчина, склоняясь к моим губам.
Это было дерзкое прикосновение. Дразнящее и легкое с привкусом запрета и запахом крови. Одна мысль пронеслась в голове. Она приходила и раньше, но никогда не задерживалась, по сути, очень простая.
Он не Кирилл. Все. Точка.
Губы Веника были требовательными, но... Как он сказал, я могла остановить его в любой момент. Могла думать, например, о том, как прията тяжесть мужского тела. Или о том, какого это будет. Могла предвкушать. Ощущать чужие руки на теле, чужие губы. Впервые. Я встретила Кирилла слишком рано, а поняла, что он такое слишком поздно. Моя жизнь была скучна, как у какой-нибудь безнадежно влюбленной старой девы. Истина в том, что не желала себе иной судьбы. Как сейчас не желала останавливать Веника.
Его губы изогнулись в усмешке, я почувствовала ее своими.
- Так мне остановиться? - прошептал он.
Ответ был ему известен, но он хотел услышать его от меня.
- Нет, - прошептала я.
- Повтори, - потребовал он, проводя пальцем по животу, все выше и выше.
Я приподнялась на локтях:
- Нет. Я не хочу чтобы ты останавливался. Так достаточно громко? Или повторить?
Его ладони снова скользнули на талию, комкая ткань, на миг мужчина отстранился, чтобы стащить с меня рубашку, мы задели рюкзак, и там что-то загремело.
Он по-звериному заворчал, я рассмеялась. Веник схватил меня за волосы и снова поцеловал, заставляя замолчать. Резкий до боли поцелуй, от которого на глаза навернулись слезы. И их соленый вкус смешался с горечью его прикосновения. Грубость тут же исчезла, ладонь разжалась, и мы упали на землю. Я ударилась об угол надгробия... Что там на нем нарисовано? Круг? Квадрат? Не важно.
Дыхание смешалось, Языки соприкасались, словно танцуя, подчиняясь древнему как мир ритму. Когда он отстранился, я потянулась следом. Его ладони легли на грудь лаская сквозь тонкую ткань белья. И разочарованный вздох сменился требовательным стоном. Веник подцепил лямки бюстгальтера и дернул, легко разрывая ткань. Разрывая и отбрасывая в сторону.
Обнаженной кожи коснулся прохладный воздух. Веник замер, приподнявшись на руках. Он смотрел на меня, на мое тело, так смотрел... Один горящий желанием глаз и черная пустота пустой глазницы. Его взгляд дарил не меньшую чем руки ласку, от которой кожу начинало невыносимо покалывать.
- Коснись, - прошептала я.
Веник поднял голову.
- Коснись меня.
На этот раз никакой усмешки, никакого торжества, лишь предвкушение. И ожидание, которое само по себе сладко.
Его ладони накрыли грудь. Пальцы дразнили, сжимали... А потом руки сменили губы, я выгнулась, шершавый язык царапал кожу. От рубашки Веника остались одни лохмотья, я сдергивала их, не задумываясь. Грязь, пот, засохшая кровь. Ничего не имело значения. Ткань сползала с него лоскутами, как отжившая свое кожа. Рука нерешительно замерла у обнаженного плеча.
Он оторвался от моей груди и, не поднимая взгляда, приказал:
- Коснись меня... Коснись, ну же! - кожу обожгло дыханием.
И я дотронулась, провела пальцами по плечу, груди, спустилась к животу. Он судорожно выдохнул. Напряженные мышцы чуть подрагивали, кожа теплая. Я уцепилась за пряжку ремня, просунув пальцы под пояс джинс. Веник зарычал, отбросил руку, и теперь уже сам склонился над моими брюками, дергая ткань, бегунок молнии, стаскивая кроссовки, сдирая штанины. Я низко, не узнавая своего голоса, смеялась, помогала или больше мешала, не знаю. Кожи касался ветер, мелкие уколы острых камней, травы... А еще взгляды, тоже жадные, тоже нетерпеливые, тоже чужие.
- Они смотрят, - прошептала я.
Веник схватил мою лодыжку, коснулся губами щиколотки, потом икры, лизнул колено.
- И пусть смотрят, - ответила я сама себе.
Пусть смотрят, пусть докладывают, и я даже знаю кому. Мысль была приятной. Я хотела чтоб он узнал, чтоб почувствовал... Или ничего не почувствовал. Говорят, демоны не умеют. Пусть так. Сегодня я буду делать это за нас обоих.
