И он рассказал. Мальчишки над ним потешались, а он услышал. Он плевать на них хотел — на другое он и не рассчитывал, — но его ранило, что один из этих мальчишек был его «лучший друг» Джек Тот.
Я помню, что Август его пару раз упоминал. Помню, как мама и папа говорили, что Джек хороший мальчик, и радовались, что у Августа есть такой Друг.
Я взяла его за руку и попыталась утешить.
— Чего на дураков обижаться. Уверена, он не имел в виду ничего плохого.
— Тогда зачем он это говорил? Получается, он все время притворялся моим другом. Попкинс, наверное, подкупил его хорошими оценками или грамоту обещал выдать. Спорим, он его умолял: «Джек, приятель, если подружишься с этим уродом, за все контрольные получишь „отлично“».
— Ты знаешь, что это неправда. И не называй себя уродом.
— Да какая разница! И зачем я вообще пошел в школу!
— Мне казалось, в школе тебе нравится.
— Я ее ненавижу! — Он вдруг яростно замолотил кулаками по подушке. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — Он уже кричал во всю глотку.
Я ничего не ответила: не знала, что сказать. Ему было больно. Он злился.
Пусть побесится еще несколько минут. Дейзи принялась слизывать слезы с его лица.
— Ну-ну, Ави. — Я тихонько погладила его по спине. — Может, наденешь костюм Джанго Фетта и…
— Это костюм Бобы Фетта! Неужели нельзя запомнить?
— Бобы Фетта. — Я старалась говорить спокойно. Обняла его за плечи. — Идем на парад, хорошо?
— Если я пойду на парад, мама решит, что я уже выздоровел, и завтра отправит в школу.
— Мама никогда не отправит тебя в школу насильно, — ответила я. — Давай же, Ави. Идем. Будет весело, обещаю. И я отдам тебе все свои конфеты.
Спорить он не стал. Вылез из постели и принялся медленно натягивать костюм Бобы Фетта. Я помогла ему застегнуть все ремни, и к тому времени, как он надел свой шлем, ему уже стало получше.
Время подумать
Ha следующий день Август продолжал притворяться, что у него болит живот. Признаться, мне было стыдно перед мамой, которая искренне верила, что у него кишечный вирус, но я пообещала Августу хранить секрет.
В воскресенье он все еще отказывался возвращаться в школу.
— А что ты скажешь маме и папе? — спросила я.
— Они же сами пообещали, что я могу бросить, как только захочу. — Он глядел не на меня, а в комиксы.
— Но это на тебя не похоже. Ты никогда не бросал то, чем занимался. — И это была чистая правда.
— Не пойду в школу.
— Тебе придется объясниться с родителями, — заметила я и вынула у него из рук комиксы, чтобы он смотрел на меня. — И потом мама позвонит в школу и все узнают, что произошло.
— Джеку влетит?
— Думаю, да.
— Так ему и надо.
Август удивлял меня все больше и больше. Он достал с полки другой комикс и начал его листать.
— Ави, — не сдавалась я. — Что, ты действительно бросишь школу из-за какой-то парочки придурков? Я знаю, тебе в школе нравилось. Не ходи у них на поводу. Не доставляй им такого удовольствия.
— Они даже не в курсе, что я их подслушал.
— И что?
— Вия, все нормально. Я знаю, что делаю. Я уже все решил.
— Но это бред! — отрезала я и вырвала у него очередной комикс. — Тебе нужно вернуться в школу. Время от времени все ее ненавидят. И я иногда ненавижу школу. И своих друзей. Такова жизнь, Ави. Ты хочешь, чтобы с тобой обращались, как со всеми? Именно так со всеми и обращаются! Иногда всем нам приходится тащиться в школу, даже если у нас там не ладится, понимаешь?
— Вия, а перед тобой тоже расступаются, чтобы не дай бог до тебя не дотронуться? — ответил он, и тут мне нечего было ответить. — Ага, так я и думал. И не сравнивай твое «не ладится» и мое, понимаешь?
— Убедил, — сказала я. — Но мы же не соревнуемся, кому из нас хуже, Ави. Суть в том, что нам всем приходится терпеть. И если ты не хочешь, чтобы всю оставшуюся жизнь с тобой сюсюкали или носились, будто ты ребенок с особыми потребностями, — значит, ты должен смириться и идти в школу.
Он молчал, но, кажется, я его почти образумила.
— И ничего не говори этим мальчишкам, — продолжала я. — Август, ну сам подумай, это же так круто: ты знаешь, что они сказали, а они не знают, что ты знаешь, что они сказали, понимаешь?
— Чего-чего?
— Ты все прекрасно понял. Да ты вообще можешь с ними не разговаривать. И им будет невдомек почему. Видишь? Или можешь притвориться, что дружишь с ними, но в душе помнить, что они тебе не друзья.
— Как ты с Мирандой? — спросил он.
— Нет! — воскликнула я. — Миранде я никогда не врала.
— Так почему ты учишь врать меня?
— Ничего я не учу! Я говорю: как бы эти придурки ни донимали тебя, ты им не поддавайся. Вот и все.
— А Миранда тоже тебя донимала?
Я не выдержала и закричала:
— Тебя что, заело на Миранде? Я говорю с тобой о твоих друзьях. Пожалуйста, не приплетай сюда моих.
— Вы же с ней больше не дружите.
— Какое это имеет отношение к нашему разговору?
Август смотрел без всякого выражения, как кукла. Уставился на меня своими черными полуприкрытыми кукольными глазами.
— Она на днях звонила, — наконец произнес он.
Я не верила своим ушам.
— Что? И ты мне не сказал?
Он забрал у меня комиксы.
— Она звонила не тебе. А мне. Просто поздороваться. Спросить, как у меня дела. Она даже не знала, что я хожу в настоящую школу. Как ты могла ей не сказать? Она говорит, что вы с ней больше не общаетесь, как раньше. Но что она всегда будет меня любить как старшая сестра.
Я остолбенела. Потеряла дар речи. Наконец я смогла выдавить:
— Почему ты молчал?
— Сам не знаю. — Он пожал плечами и опять открыл первую книжку комиксов.
— Если бросишь школу, я расскажу маме с папой про Джека Тота, — предупредила я. — Попкинс, скорее всего, вызовет тебя в школу, заставит Джека и остальных извиниться перед тобой на глазах у всего класса, и все будут обращаться с тобой как с бедняжкой, которому прямая дорога в спецшколу для детей с особыми потребностями. Ты этого хочешь? А нет — так возвращайся в школу и притворись, что ничего не случилось. Или выскажи все Джеку. В любом случае, если ты…
— Хорошо. Хорошо. Хорошо! — перебил он.
— Что хорошо?
— Я не брошу школу! — Он кричал, но не громко, вполголоса. — Перестань уже талдычить одно и то же. Можно я, наконец, почитаю?
