Почему он предпочитал именно её тень, никто не знал, но болтали в лесу разное.
Ясень говорил, что Сказочник, так же как и ёлка, одинок, некрасив и долговяз. Клён находил, будто ёлка специально для Сказочника осыпает мягкие иглы, чтобы ему было удобнее сидеть под нею. Берёза городила такое, что лучше не повторять этого. И вообще мы не должны брать на себя роль Ветра, который разносит нелепые лесные слухи. К тому же нам давно пора приступить к главному и начать с того, как в лес однажды пришли лесорубы и срубили старый Дуб и как в лесу раздался громкий плач. Плакали дети, внуки, племянники и друзья старого Дуба.
Им казалось, что уже всё кончено. И особенно после того, как старый дуб был распилен на кряжи и увезён из леса.
Когда дубовая родня оплакивала свежий пень, появился Сказочник. Ему тоже было жаль, что в лесу не стало зелёного богатыря, трехсотлетнего Дуба. И его слеза капнула на срез пня.
Но слёзы никогда не помогают горю. Зная об этом, он решил рассказать сказку о том, во что иногда превращаются деревья, когда их увозят из леса.
– Господа, – сказал он по-датски, обращаясь к деревьям, – не угодно ли вам прослушать сказку о вашем завтрашнем дне?
В говорящем лесу стало тихо. Деревья насторожили свои листья и стали слушать.
– Никому из вас, как, впрочем, и мне, – начал Сказочник, – не хочется покидать этот прекрасный лес. Но не все, уходя из него, перестают жить. Не все, оказавшись срубленными, умирают.
Лес зашумел и насупился. Начало сказки деревьям показалось не более чем утешительным враньём. Сказочник подал знак. В лесу стало снова тихо.
– А известно ли вам, господа, что Дуб проживёт ещё сотни и сотни лет, когда он станет дубовым резным потолком библиотеки? А он станет именно им. Так ли уж плохо это, господа деревья?
Деревья одобрительно зашелестели. Теперь Сказочник, овладев вниманием слушающих, спокойно уселся на золотой ковёр мягкой еловой осыпи и стал говорить о том, как снова придут в лес лесорубы и спилят созревшие деревья, не давая им сгнить на корню и превратиться в ничто. Спиленные деревья станут домом, мостом, музыкальными инструментами, мебелью или паркетным полом, чтобы жить и служить поколениям.
– Так ли уж это плохо, господа? – сказал он и продолжил сказку о том, как одна мечтательница Сосна превратилась в корабельную мачту и побывала в Индии, Китае, на Курильских островах… Стал рассказывать, как одна Осина стала тридцатью тремя корытами.
– Превращение в корыта хотя и не так заманчиво, – сказал он, – но всё же стать корытом лучше, чем никем, ничем и ни для кого.
– Это верно, – заметила слегка обиженная Осина, – превратиться в корыта куда приятнее, нежели стать дровами. Да, дровами, – повторила она, – покосившись на некрасивую Ёлку и окидывая её неприязненным взглядом от корня до вершины.
Заметив этот взгляд, самовлюблённый Ясень спросил Сказочника:
– А почему бы вам не рассказать об еловых дровах?
– Вот именно, – поддержал надменный Клён. – Это бы вселило радужные надежды одной нашей общей знакомой.
Сказочник смутился. Ему не хотелось огорчать некрасивую Ёлку. Он любил её. Он жалел её. Но правда выше любви и жалости.
– Господа, – тихо сказал Сказочник, – разве уж так плохо сгореть для других? Ведь должен же кто-то своим огнём радовать детей и согревать их в зимнюю стужу. Должен же кто-то выпекать хлебы и плавить металл.
– Да, конечно, конечно, господин Сказочник, кто-то должен это делать, – подтвердил Ясень. – Но согласитесь, что всё-таки лучше стать полированным столом или буфетом, нежели золой и пеплом.
– Хотя, – усмехнулась Берёза, – зола тоже на что-то нужна. Ею, кажется, чистят кастрюли и посыпают тротуары. Так ли уж это плохо, господа? – прошелестела она, издевательски повторяя фразу Сказочника.
Деревья дружно захохотали.
Сказочник снова умолк, а затем, коснувшись рукой Ели, сказал в раздумье:
– Впрочем, никто не знает, как может повернуться судьба. Одни, собираясь жить в веках, забываются ранее, чем увядают цветы на их могилах. Другие, живя скромно и тихо, ни на что особенное не рассчитывая, не думают о бессмертии, а оно, несмотря на это, приходит само. Не отчаивайтесь, некрасивая Ёлка! Как знать, может быть, всё будет по-другому.
С тех пор прошло много лет. Деревья выросли и возмужали. Под некрасивой Ёлкой жили муравьи. Сказочник давно уже не появлялся в лесу, и, как сообщил Ветер, Ель больше никогда не укроет его прохладной и ласковой тенью своих ветвей. Два лесоруба – Время и Возраст – сделали своё дело.
– М-да! – сказал Ясень. – Хотя он и ярко горел… хотя нам от него было тепло и радостно, всё же он сгорел, как сгорают дрова.
– Вот именно, – подтвердил Клён, ставший ещё выше и надменнее. – Если выражаться образно, то он был среди людей не более чем некрасивая Ёлка. То ли дело мы! Мы – ценные деревья. Мы можем превратиться во что угодно: и в спальню королевы, и в трон короля.
Ёлка молча слушала хвастливые, самодовольные рассуждения, и тонкие струйки смолы катились по её шершавой коре. Ёлка не переставала верить, что она встретится со Сказочником и услышит знакомые слова любимых сказок.
Но напрасно. С ним можно было теперь встречаться только во сне. Поэтому Ёлка часто дремала, надеясь увидеть золотой сон. А он не приходил. Зато пришли лесорубы.
Лесорубы спилили созревшие деревья, и каждое из них получило своё назначение. У поваленной Сосны обрубили ветки и верхушку, затем доставили её на корабельную верфь. Она будет высокой мачтой.
Ясень, Клён и Берёза были отправлены на мебельную фабрику. Осину предназначили для корыт.
Дошла очередь и до некрасивой Ёлки. Её распилили на мелкие чурбаки.
«Так и есть, – подумала Ёлка, – я стала дровами. Теперь мне только остаётся сгореть так же ярко, как сгорели вы, дорогой друг, озаряя нас волшебным светом своих сказок».
Готовясь отправиться в топку котла или камина, Ёлка забыла слова Сказочника о том, что «никто не знает, как может повернуться судьба».
Судьба Ёлки повернулась самым неожиданным образом. Ёлка попала на бумажную фабрику и превратилась в ослепительно белые, тонкие и плотные листы бумаги.
Теперь перед нею открылись тысячи возможностей. Она могла стать конвертами и совершать на всех видах транспорта почтовые путешествия. Она могла оказаться газетой или географической картой. Она могла стать нарядной театральной афишей и зазывать людей на представление.
Мало ли куда идёт бумага… Но не будем, однако, строить предположения. Всё оказалось куда лучше, чем может нарисовать самое пылкое воображение.
Ёлку отправили в типографию, и там она стала превращаться в книгу. В какую? Книга книге рознь. А она стала превращаться в прекрасную книгу сказок. Это она почувствовала тотчас, как на ней появились чётко отпечатанные блестящей чёрной краской дорогие её сердцу слова…
