Глава 1
Схваченная за горло одной из жесточайших на человеческой памяти зим, Англия лежала под мертвящей мантией снега. Великую Темзу сковало льдом от берега до берега. Дорога, ведущая на север к Уинчестеру, покрылась окаменевшими отпечатками копыт и конского дерьма. Лошади оскальзывались на льду, из их ноздрей вырывалось горячее дыхание. А их всадники, поеживаясь от холода, глядели на потемневшие стены великого собора, безуспешно пришпоривая своих верных, но усталых скакунов.
Было 21 марта в год 867-й от Рождества Христова, день великого празднества. В этот день свершалось королевское торжество. Места для зрителей заполнила военная аристократия Уэссекса, а также все ольдермены, лендлорды и знатные горожане, кому можно было доверить толпиться внутри каменных стен, и, зевая и потея, прилежно наблюдать под неумолчный шумок разговоров и голоса толмачей, как разворачивается выверенный и пышный ритуал коронации христианского государя.
С правой стороны в самом первом ряду скамей в нефе Уинчестерского собора настороженно сидел Шеф Сигвардссон, соправитель Англии – и полноправный сюзерен всех тех ее частей к северу от Темзы, которые мог удержать под своей рукой. Сюда его привела просьба Альфреда, больше похожая на приказ.
– Ты не обязан присутствовать на мессе, – заявил Альфред Шефу и его дружине. – Ты можешь даже не петь псалмы. Но я хочу, чтобы ты был на коронации, Шеф, со всеми своими регалиями и в короне. Просто ради приличия. Отбери самых заметных своих людей, и пусть все видят, что ты богат и силен. Я хочу, чтобы каждый увидел, что меня полностью поддерживают северные язычники, победители Ивара Бескостного и Карла Лысого. Не дикие язычники, святотатцы и воры, Рагнарово семя, но люди на Пути в Асгард, люди с нагрудными амулетами.
«Ну, это-то нам, по крайней мере, удалось», – оглядевшись, подумал Шеф. Два десятка людей Пути, допущенные на почетные места, смотрелись по-благородному. На Гудмунде Жадном серебра и золота в виде браслетов, ожерелий и поясных блях было больше, чем на любых пяти лендлордах из Уэссекса, вместе взятых. Он, конечно, имел свою долю с трех знаменитых походов Шефа, слава о которых, хотя и легендарная, не была таким уж преувеличением. Торвин, жрец бога Тора и его товарищ Скальдфинн, жрец Ньёрда, чуждые мирской суете, облачились, однако же, в ослепительно-белые одежды и не забыли повесить на грудь свои пекторали – небольшой молот у Торвина и трезубец у Скальдфинна. Квикка, Озви и другие английские вольноотпущенники, ветераны набегов Шефа, хотя и безнадежно заурядные в глазах молодых честолюбцев, умудрились вырядиться в неслыханно роскошные шелковые одеяния. Они бережно держали на плечах орудия своего ратного дела: алебарды, арбалеты и рукояти от воротов катапульт. Шеф подозревал, что сам вид этих людей, явно англичан низкого происхождения, и при этом богатых настолько, что и присниться не могло среднему уэссекскому лендлорду, не говоря уж о простолюдинах, был самым убедительным молчаливым свидетельством побед Альфреда.
Церемония длилась уже много часов, начавшись с торжественной процессии от королевской резиденции к собору; расстояние едва достигало сотни ярдов, но каждый шаг требовал особого ритуала. Затем первые люди королевства сгрудились в соборе для причастия, не столько из-за религиозного рвения, сколько из-за ревнивого желания не упустить удачу или благословение, которые могут достаться другим. Среди них, как заметил Шеф, было много нелепо выглядевших людей, с недоразвитой мускулатурой и в грубой одежде – рабов, которых освободил Альфред, и простолюдинов, которых он жаловал. Они должны были разнести весть по своим городишкам и деревням, чтобы никто не усомнился: принц Альфред стал королем Западной Саксонии и Марки согласно всем установлениям, Божьим и человеческим.
В первом ряду, возвышаясь над окружающими, сидел маршал Уэссекса, выбранный в соответствии с обычаем из самых знаменитых воинов. Распорядитель на этой церемонии, Вигхерд, смотрелся по-настоящему внушительно: ростом ближе к семи футам, чем к шести, и весом в добрые двадцать английских стоунов; на вытянутых руках он держал меч короля с такой легкостью, будто это был прутик, и всем было известно о его сверхъестественном умении фехтовать алебардой.
Один из людей Шефа, сидевший слева от него, мало следил за церемонией, снова и снова оглядываясь на ратоборца. Это был Бранд, ратоборец из Галогаланда, все еще изможденный и сморщенный из-за раны в животе, полученной в схватке на корабельных сходнях с Иваром Бескостным, но постепенно восстанавливающий силы. И все равно Бранд выглядел настоящим гигантом. Костям было тесно в его шкуре, колени возвышались подобно утесам, а надбровья казались бронированными. Кулаки Бранда, как однажды измерил Шеф, превышали размерами пивную кружку: не просто огромные, но непропорционально большие даже для него. «Там, откуда я родом, мальчики растут большими» – вот и все, что говорил об этом сам Бранд.
Шум толпы стих, когда получивший причащение и благословение Альфред повернулся к ней лицом, чтобы произнести слова присяги. Впервые за время службы была забыта латынь, и зазвучала английская речь, когда главный ольдермен задал Альфреду церемониальный вопрос:
– Оставишь ли ты нам наш старинный закон и обычай и клянешься ли ты своей короной давать справедливые законы и защищать права своих людей от любого врага?
– Клянусь, – Альфред оглядел набитый людьми собор. – Я всегда поступал по справедливости и стану так поступать и впредь.
Пронесся одобрительный шум.
«Наступает острый момент», – подумал Шеф, когда ольдермен шагнул назад, а вперед вышел епископ. Во-первых, епископ был непозволительно молод – на что имелись свои причины. После того как Альфред конфисковал имущество Церкви и был отлучен Папой Римским, после крестового похода против отступника и заявлений об окончательном разрыве, все старшее духовенство покинуло страну. От архиепископов Кентерберийского и Йоркского до последнего епископа и аббата. В ответ на это Альфред отобрал десяток наиболее способных молодых священников и сказал им, что церковь Англии отныне в их руках. Сейчас один из них, Энфрит, епископ Уинчестерский, каких-то шесть месяцев назад еще священник в никому неизвестной деревушке, вышел вперед, чтобы задать свои вопросы.
– Государь, мы просим твоей защиты для Святой Церкви и справедливых законов и правосудия для всех, кто к ней принадлежит.
Энфрит и Альфред целыми днями вырабатывали эту новую формулу, припомнил Шеф. В традиционной формуле говорилось о подтверждении всех прав и привилегий, сохранении доходов и десятины, имущества и земельных владений – всего, что Альфред уже отобрал.
– Я дам вам защиту и справедливый закон, – отвечал Альфред. Он снова окинул взглядом собор и добавил непредусмотренные слова: – Защиту для тех, кто принадлежит к Церкви, и тем, кто не принадлежит к ней. Справедливый закон для верующих и для остальных.
Опытные хористы Уинчестера, монахи и иноки, грянули песнь о первосвященнике Садоке «Unxerunt Salomonem Zadok sacerdos», пока епископ готовился к торжественному миропомазанию, чтобы Альфред в буквальном смысле слова сделался помазанником Божиим, восстание против которого было бы святотатством.
