— Поняла, — ответила Варвара, — новое задание. Буду выполнять.
Глава 4
Сад ядовитых бабочек
Кто двигается вперед в знании, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед.
Аристотель
На другой день Анна пришла на работу после двенадцати.
Распорядок дня Елены был четко расписан. Утром подъем — музыка, звуки душа, собачьих лап по полу…
Утренняя прогулка с Дэном теперь ложилась на Анну. Ей можно было проснуться через полтора часа после ухода Елены и вывести на улицу пса, который, перед тем как она откроет дверь, весело машет хвостом, нетерпеливо ожидая свежий воздух и общение с другими собаками…
Завтрак Елены означает жужжание кофемашины, хлопанье дверью холодильника и звук включенного телевизора. Елена любит смотреть программы коллег. Потом звуки стихают, и через пятнадцать-двадцать минут ее сестра выходит из дома. Легкое щелканье замка, и Анна остается одна.
Ей всегда хочется провалиться в сон и поспать еще, но это не удается. Она просыпается вместе с Еленой, словно настроена на ее волну, а потом — только дремлет, слыша, как топают собачьи лапы по полу — назойливо и требовательно.
После ухода сестры Анна вскакивает, откидывая толстое пуховое одеяло, и одевается на прогулку.
Вернувшись, моет лапы собаке и садится завтракать. Это целое священнодействие. Открыть холодильник и рассматривать яркие этикетки. Выбирать йогурт, сыр, молоко или сливки.
Обыденная жизнь Елены более-менее понятна и на виду, но есть и другая жизнь — не такая явная. Личная. Анна не смеет расспрашивать, потому что Елена не любит говорить об этом. Но постепенно она сама раскрывается. Предмет ее обожания — зам генерального директора канала. Миша Александровский. Шатен с волевым подбородком и холодными глазами. Анне он категорически не нравится, но она молчит, понимая, что ее мнение не очень-то интересует влюбленную женщину. По словам Елены, это была любовь с первого взгляда. Познакомились они на каком-то вернисаже, где заспорили о картине художника. Творческий вечер плавно перетек в гостиничный номер.
Александровский сразу переманил ее на свой канал и дал вести программу. Он был женат, но заводил обычную для женатого мужчины песенку о том, то они с женой — разные люди и их связывают только дети, из-за которых он не может развестись и тем самым нанести им психологическую травму.
Рассказывая об этом, Елена хмурилась и понижала голос:
— Я все-таки думаю… — и она умолкала.
Любовники встречались либо в гостинице, либо у Елены. Когда Александровский звонил, лицо Елены вспыхивало румянцем, и она хватала трубку, делая резкий выдох, перед тем как пропеть:
— Алло!
Портрет Александровского стоял на тумбочке в ее спальне. Вторая фотография запечатлела их вместе на фоне пальм и бассейна.
— Это была деловая командировка, — объяснила Елена. — В пятизвездочном отеле на Кипре. До сих пор все помню. Золотые были денечки…
Александровский морочил Елене голову вот уже два года.
Анне ужасно хотелось сказать, чтобы сестра плюнула на него и попыталась найти себе достойного мужчину, но Елена вряд ли стала бы ее слушать. А ссориться с ней не хотелось. Неизвестно еще, как она отреагирует на Аннины советы, может, вообще выставит из дома…
А покидать Еленину квартиру Анне не хотелось. Она уже привыкла к ней, обжилась, считала родной…
Анна тряхнула головой, стараясь сосредоточиться на предстоящей работе. Она полила цветы на подоконнике и принялась за чтение дневника и писем Елизаветы К.
Из дневника Елизаветы К.
«Моя дорогая, любимая Ватрушечка! Я решила все письма писать дважды. Сначала в дневнике, а потом переписывать и отправлять тебе. Я хочу сохранить все, что пишу и для себя. На долгую память… Мне так и хочется поцеловать тебя в ушко и заглянуть в твои глаза — синие, смеющиеся. А я здесь совершенно одна и никакого просвета. Целыми днями слоняюсь по комнатам и реву. Даже не знаю — что я расквасилась? Глаза все время на мокром месте, как слабонервная какая-то.
Меня сослали сюда в этот прелестный маленький город к родственникам. Какая-то наша дальняя родня, я ее почти и не помню. Так уж получилось, что мама со своей родней не зналась, а сейчас они вдруг объявились — горластые, шумные, но очень дружные. Меня они встретили как родную, сразу напоили чаем с дороги, выделили мне неплохую комнату, пытались немедленно расспросить о Москве, но я хотела только одного: спать, спать, спать…
Проснулась я уже поздним утром — в одиннадцать часов. Вышла к завтраку. На меня смотрели с веселым любопытством — тетушка Агафья, моя двоюродная сестра Нина, брат Аркадий, старая тетушка Липа и дядя Федор. Вот и вся родня. Это не считая троюродных, которые набежали к вечеру… Но я опережаю события.
Если на все смотреть как на веселое приключение, то жизнь представляется не такой уже плохой. Только не брать ничего в голову… Такой наш девиз сегодня! И это же проповедовал мой кузен Жорж. Ах, боже мой! Как я страдала по нему, даже смешно себе вообразить! Сколько пролила слез в подушку! Красивый, веселый кузен Жорж, который заразил венерической болезнью дочь нашей кухарки. Но я хочу все это выкинуть из головы и зажить новой жизнью. И я знаю, что смогу это сделать… Если бы ты видела, как здесь все по-другому, не так, как в нашей шумной Москве. Сонное царство, ей-богу.
После обеда закончился дождь, я вышла на улицу. И увидела петуха, стоявшего около огромной лужи и смотревшего на меня. На мгновение я даже испугалась. А потом стало смешно. Ну чего я забоялась? Петух был такой важный, степенный и так красиво светились его изумрудно-зеленые перья в прозрачном после дождя воздухе, что я невольно рассмеялась.
Город был тихим, спокойным, на холме стояла церквушка, выкрашенная в нежный розовый цвет. И такое вдруг умиление коснулось моей души, такая благодать, что подступили слезы. Мне захотелось убежать от всех, а больше всего от самой себя…
Немного успокоившись, я прошлась по городской улочке. Деревянные дома, красивые каменные усадьбы, окошки с геранью, кошки, большие лужи, народ смотрит на тебя внимательно, изучающе… Но я шла, гордо подняв голову. Мне все было нипочем!
Потом я села на обрыв и смотрела какое-то время в воду. Темная река текла неспешно. Неспешно — вот главное слово: в этих местах никто никуда не торопился!
От травы пахло сыростью, прохладой, свежими яблоками. Не знаю: сколько я так сидела на траве. Темная вода меня притягивала и пугала. И здесь я вспомнила: от чего я бежала и к чему хотела прийти… Я никому не рассказывала еще об этом, но тебе, моя милая Ватрушечка, расскажу…
Даже себе я боюсь признаваться в этом… Слишком здесь все темно, таинственно, страшно. Именно тайна и темнота притягивают и одновременно отталкивают меня больше всего. А уж если все перемешано — тогда все как на погибель! Как это и получилось у меня!
