– То есть как?! – Первой эмоцией, которую вызвала у меня параноидальная подозрительность ученого, был гнев, но чем дальше, тем больше во мне нарастало внутреннее напряжение и тревога. – Что вы хотите этим сказать? Вы не доверяете нашей организации?
– Поверьте, у меня есть чрезвычайно серьезные основания доверять только одному человеку – тому, кого я вижу в зеркале.
– Вам не кажется, что это перебор?
– Не кажется. Держите-ка!
Он залез левой рукой в стоящую у его ног сумку, вытащил оттуда что-то и бросил мне. Я инстинктивно поймал. Это оказались наручники.
– Что еще за шутки? – процедил я.
– Не имею привычки шутить с собственной безопасностью, господин Стрельцов (если вас действительно так зовут). Знаете, дробовик на близком расстоянии – страшное оружие. Если не хотите, чтобы я разворотил вам живот, вы наденете их на свою правую руку и пристегнете себя вон к той трубе.
– Послушайте, я не сделаю вам ничего плохого!
– Это вы так говорите. Но у меня нет ни малейших оснований доверять вашим словам, молодой человек. Пока нет. Но, возможно, эта ситуация изменится. Пристегните себя к трубе, ну!
Он столь решительно повел стволом дробовика, что я счел за лучшее подчиниться.
– Отлично! А теперь осторожно кидайте к моим ногам все оружие, которое у вас есть.
Поколебавшись, я бросил на пол пистолет и нож, а затем подтолкнул их к нему ногой.
– Это все?
– Почти. В рюкзаке разобранная винтовка. Но, будучи пристегнутым к трубе, я никак не смогу ею воспользоваться и даже извлечь. Может, хотя бы сесть мне позволите?
– Слева от вас в пределах вашей досягаемости стоит табуретка. Устраивает?
– Премного благодарен! – с сарказмом произнес я, усаживаясь. – Не скажете, к чему все эти драматические эффекты?
– Скажу. Попозже. Когда удостоверюсь, что с вами можно говорить.
– Да почему же нельзя? Чего вы боитесь, черт возьми?! Кем меня считаете? Новым-террористом? Так я через них к вам пробивался. И выжил с трудом, заметьте. Мой не блестящий вид – как раз последствие моей схватки с ними. Они не отказались бы до вас добраться!
– Сказать-то все можно, молодой человек. И не только сказать. Можно наделать себе синяков и ссадин, порвать одежду и вываляться в грязи, только чтобы все выглядело правдоподобно.
– Но что же делать? – в отчаянии воскликнул я. – Вы же ничему не верите! Чертовски трудная задача – доказывать, что ты не верблюд! А доказывать это, простите, параноику – тем более!
– То, что вы называете паранойей, на самом деле – разумные меры предосторожности. И знай вы то, что знаю я, поняли бы.
– Трудно понять, если вы ничего мне не расскажете.
– Есть один способ убедить меня в том, что с вами можно иметь дело.
– Какой же?
– Не слова. Но для начала…
Профессор положил дробовик на стол. Затем его рука снова нырнула в сумку и вынырнула оттуда… с транквилизаторным пистолетом, из которого он дважды выстрелил в меня.
– Какого черта?!
Я успел произнести только это, прежде чем отключился.
* * *
Пришел в себя я уже в другом помещении. Оно явно было научной лабораторией. Судя по оборудованию, химической или медицинской. Я сидел на чем-то вроде стоматологического кресла, надежно прикрепленный к нему тугими и прочными ремнями за руки, за ноги и туловище. Даже шевельнуться было проблемой. К тому же к моим запястьям и голове крепилось несколько электродов. Воскобойников находился тут же. Он сидел за столом спиной ко мне и корпел над какими-то пробирками.
– Какого черта, профессор?! – возмущенно повторил я свой последний перед потерей сознания вопрос: от потрясения и злости больше ничего в голову не пришло.
– А, очнулись! – Воскобойников повернулся. – Вовремя! Сейчас нам с вами нужно будет немного пообщаться.
– Да я за этим и пришел, сумасшедший вы старик! – в бешенстве бросил я. – А вы что творите?!
– Не надо оскорблений, молодой человек! – поморщился Воскобойников. – Согласен, мои предосторожности с вашей точки зрения несколько… избыточны, но поверьте, в этом есть необходимость!
Я огромным усилием воли кое-как усмирил бушевавший во мне гнев и холодно проговорил:
– Жду объяснений!
– Что же, извольте. Как вам, должно быть, известно, Нового от обычного человека визуально можно отличить лишь в момент, когда он готовится к использованию своих способностей – по изменениям белка и радужки глаз. С «лояльными» все обстоит еще хуже. Исчерпывающий ответ на вопрос, кто вы (в биологическом смысле), может дать только анализ крови. Но я не мог рисковать, приближаясь к вам, пока вы в сознании. Даже если вы человек, это опасно: по вам заметно, что у вас превосходные боевые навыки, а уж если вы – Измененный…
– Чем вы в меня выстрелили?
– Успокоительное плюс стан. Пятьдесят на пятьдесят. Так я одновременно страховался и от физической агрессии, и от ваших особых талантов (если бы они у вас были). Кроме того, получал возможность безопасно переместить вас в место, где можно все как следует проверить. Для проведения всех тестов, которые нужны, вас пришлось зафиксировать.
– Каких тестов? Вы же взяли у меня кровь. И что? Убедились, что я – не Новый?
– Да. И не «лояльный» тоже. Но у вас весьма интересная кровь, молодой человек. Редкая, если не сказать уникальная.
– И чем же она такая особенная?
– Удивительной природной стойкостью к изменению. Скажите, вы прошли Краснотайгинск?
– Как вы узнали?!
– Только этим можно объяснить ваши уникальные свойства… Лишь те, кто выжил там, могли приобрести такие антитела, что содержатся в вашей крови. Излучение Источников вас бы уже не взяло.
– Вы имеете в виду Обломки?
– Правильнее называть их Источниками, но не суть… Вашу природную стойкость (все же именно стойкость, а не полный иммунитет) могла бы преодолеть лишь большая доза крови Измененных, введенная в организм внутривенно. Но и тогда последствия были бы совершенно непредсказуемыми.
С полминуты я обдумывал эту свалившуюся на меня информацию.
– Все это очень интересно, профессор. Но у меня вопрос. Почему я до сих пор… зафиксирован? Вы ведь уже убедились, что меня нечего бояться?
– Отнюдь, молодой человек, отнюдь. Только в том, что биологически вы – не Измененный. Но если вы думаете, что Новыми исчерпывается то, чего мне стоит опасаться, то ошибаетесь.
– Чего же еще? Спецслужб?
– Их тоже. Но не только.
Я закатил глаза.
– Знаете, профессор, ваши недомолвки и загадки меня уже порядком утомили. Может, начнете уже говорить прямо?
