— Что у вас за шум?
— Мама, уйди!
Что умел делать Ежик — так это быстро перемещаться в пространстве. Со временем было еще не так очевидно.
— А что ты на меня кричишь? — возмутилась мама, но ушла.
Ежик стоял в дверях. Еве ничего не оставалось, как начать одеваться. Сапоги, куртка, в рукаве шапка. Шарф чуть не забыла. Молчание давило на плечи.
— Ты мне позвонишь? — спросила тихо.
— Зачем?
Усмешка тянула его тонкие губы. Она невольно сделала шаг вперед, чтобы на прощание поцеловать в щеку, но он отклонился. Ударился в дверь, пропадая в комнате.
Ева щелкнула знакомыми замками, вышла на лестничную клетку. Все было непонятно и быстро. И главное, все было ужасно. Что там мог герой? Создавать петлю времени? Самая пора воспользоваться этой способностью.
Но петли времени не было. Не было и подходящей машины, чтобы эту петлю создать. Не было командарма Че с дельными советами. Не было Ксю с унылым поддакиванием. Была только Ева, ее огромное горе, которое не помещалось под тяжелым насупленным небом, и слезы, застилавшие глаза.
Она шла по улице и уже давно вертела в руках сотовый. Ждала звонка. Чтобы вернул. Чтобы успокоил. Он может! Он всесильный волшебник, способный творить чудеса. Но Антон не звонил. Только стояло в ушах тяжелое дыхание утомленного бойца из призрачного Лондона эпохи Джека-Потрошителя и Шерлока Холмса.
Она так внимательно смотрела на экран, так сосредоточенно гоняла курсор вверх-вниз по принятым звонкам, отдельно выделяя «Ежик», «Ежик», «Ежик», что, конечно, налетела на людей.
Они стояли там же, на полпути к дому Стива, в темном углу — ни один фонарь сюда не добивал. И она, ослепленная светом сотового, конечно же, их не увидела.
— Танк, что ли? — отпихнулись от нее.
— Сам танк! — выкрикнула зло, потому что слезы, потому что дышать нечем, потому что трясет от ярости к несправедливому миру.
И вдруг — челка, впадинка щеки, ворот коричневой рубашки под курткой, очки.
— Ой, простите, пожалуйста, Петр Павлович, — забормотала быстро, некрасиво хлюпая носом и неловко засовывая сотовый в карман. Промахнулась. Трубка шоркнула по плащевке и звонко упала на асфальт. Кто-то протянул руку.
— Хм… — произнес Петр Павлович. — Что-то я тебя не помню.
— Вы у нас сегодня урок вели, — прошептала Ева, принимая из рук Ираклия Васильевича свой телефон.
— Ааааа, — без энтузиазма отозвался практикант. — Сено-солома. Чего ревешь? Как там тебя?
В нем не было того, что отличало обыкновенного человека от учителя, — строгости, солидности. Он был… как все. И совсем-совсем не похож на учителя. Обыкновенный пацан из старших классов. И куртка у него такая же, как у старшеклассников, и смотрит так же. Недобро.
— Ева, — прошептала она. Истерика улетучилась.
— Обидел кто?
Ираклий жег взглядом. Были еще двое. Стояли, молчали. И самое страшное — улыбались.
— Нет, никто… Извините, — бормотала Ева, забыв, куда ей надо. Она пятилась — лишь бы спрятаться, уйти от этих глаз, от этого дурацкого совпадения.
Петр Павлович еще больше насупился, окончательно превращаясь в обиженного пацана.
— Погоди! Надо тебя проводить. Где ты живешь?
— Ой, не надо! — Все было слишком по-загаданному, а потому плохо, очень плохо.
Она метнулась туда-сюда и вдруг увидела табличку. Медная табличка с черными буквами. «Педагогический колледж № 60» У них здесь есть колледж?
— Ты уверена, что сама дойдешь?
— Она дойдет, — мягко произнес Ираклий Васильевич. Двое других засмеялись.
— Уверена, — дрогнувшим голосом отозвалась Ева и зашагала прочь.
Какой ужас! Какой позор!
— Не беги!
Петр Павлович догнал, пошел рядом, легко подстроившись под ее шаг.
— Далеко идти? — спросил недовольно.
— Близко, — буркнула, сама не понимая, на что злится.
— Я как-то не подумал, что теперь буду всех вас встречать, — в тон ей отозвался Петр Павлович. — Оно понятно — здесь в школе учитесь, здесь и живете. А чего нос повесила? С кем ругалась?
Сама с собой она ссорилась. С кем же еще? Не с Антоном же. Он бог, с ним не поссоришься. Он всегда прав. А она… всегда и во всем виновата.
— Варианта три, — уже рассуждал Петр Павлович. — С родителями, с подругой, с парнем. Идешь домой, значит, не с родителями. Крутила в руке телефон — ждешь звонка. От подруг звонков не ждут, им сами звонят. По всему выходит, ты поругалась с парнем. Это ерунда. Подростковая любовь быстро затягивается.
— Не ерунда! — выкрикнула Ева, бросаясь к подъезду.
— Ну, вот и дошли, — из темноты отозвался Петр Павлович. — Бывай, мелкая!
Хотелось еще что-нибудь сказать, потому что это он, практикант Петрушка, во всем виноват. Из-за него она поссорилась с Антоном. Из-за него в глупой голове Че родилась не менее глупая идея с ревностью. И вообще.
В кармане возмущенно завибрировал телефон. Испугалась — Антон. Что же она тянет?
От неожиданности начала искать телефон в сумке, хотя он лежал в кармане куртки. И сам карман светился, выдавая спрятавшегося.
— Мать! Ты что, спишь?
Пушкин!
— Сашка! — заорала Ева, потому что это была верная связь с Ежиком. Как же она сразу об этом не подумала?
— Спокойно, девушка, — холодно отозвался Пушкин. — Не надо столько эмоций. У нас одному в трубку тоже так гаркнули — он теперь со слуховым аппаратом ходит.
— Тебе принести слуховой аппарат?
— Себя принеси. У меня днюха. Приглашаю в субботу на тусняк.
— Ой, поздравляю! — выпалила Ева, чувствуя, как все сразу наладилось. Как все стало отлично!
— Ты что, совсем с ума сошла? Кто ж раньше времени поздравляет? Это же плохая примета. У нас одного препода поздравили, он на следующий же день в больницу загремел.
— А во сколько? Кто еще будет? — торопилась Ева — не было ей дела до всех знакомых неугомонного Пушкина.
— Вы как под копирку, — проворчал Пушкин. — Кузьмин тоже все волновался, кто будет. Наши будут. И никого чужого. Поняли? Адрес у Тохи возьми, он знает. Бывай!
Отключился. Она даже не успела ему сказать, что не может ничего узнать у Тохи, что теперь друзья Ежика перестают быть ее друзьями. Или не перестают? Что-то она запуталась. И устала. Ева заторопилась домой. Там уже пришла мама. Вернулся с работы папа. Сейчас они будут пить чай. И не эту горькую бурду, где чая больше, чем воды, а нормальный. Когда чай настаивается в фарфоровом заварнике, через ситечко разливается в чашки, разбавляется водой, кладется сахар. На тарелке ждут бутерброды с лососем и колбасой. Папа с хрустом будет резать вафельный торт. Спрашивать о школе… Ой, только не о школе. И чай, и бутерброды от этого станут невкусными. Но она все выпьет и съест, потому что очень голодная и очень хочет домой.
