— А, вам надо к торговому центру? Тогда номер семьсот тридцать семь.
— Спасибо.
Через пару минут подъезжает автобус, мы садимся, и Нелли предъявляет водителю украденные у Лу Бард билеты. Водитель от души смеется.
— Откуда они у вас? От прабабушки?
Нелли и вправду чуть-чуть краснеет.
— М-м-м, да.
— Такие билеты были в ходу тридцать лет назад! Вам придется заплатить за проезд, мне очень жаль.
Нелли вот-вот расплачется.
— Но бабушка дала нам эти билеты! Родители ждут нас в торговом центре!
Зуб даю, у Нелли на глазах в этот момент стояли слезы. И водитель сдается.
— О’кей, но только в виде исключения. Садитесь!
— Спасибо! — Нелли сияет. Мы устраиваемся сзади на длинном сиденье, сюда помещаются все наши вещи. Это даже забавно, что Нелли украла у Лу Бард совершенно бесполезную вещь. Та наверняка уже забыла, что у нее были эти билеты. Конечно, мы испортили диван навсегда, но все-таки ничего не украли. И мы правда едем в Грейсленд. Все никак не могу поверить.
Нелли смотрит в окно, а я рассматриваю ее.
О чем она, интересно, сейчас думает? О родителях? О Японии? О школе? Или о рейнджере? Странно, что она не проронила о нем ни слова с тех пор, как мы сбежали. Наверное, он дал ей от ворот поворот. Правда, я с трудом могу представить, чтоб кто-то дал Нелли от ворот поворот. Она бы этого не потерпела.
Я представляю, как Нелли говорит рейнджеру: «Идиот, конечно же, ты хочешь меня поцеловать!», а тот в смятении отвечает: «Конечно же, ты совершенно права» и целует ее. Мне ужасно смешно, когда я это себе представляю.
— Ты чего смеешься? — Нелли сердито глядит на меня.
— Да просто так, — говорю я. Глаза Нелли блестят.
— Ты плачешь?
— Ерунда, идиотка!
«Ерунда» — это было одним из первых немецких слов, которые Нелли выучила, хотя ей и трудно его было произнести, как мне кажется. Но оно подходило ей так, словно его придумали специально для нее. Она снова отворачивается. Ее плечи вздрагивают. Я точно знаю, что она ревет. Что же мне делать? Погладить ее по спине? Тогда она точно скажет, чтобы я не дотрагивалась до нее.
— Эй, девочки, вот торговый центр! — кричит водитель.
— Нам надо выходить! — Я пихаю Нелли локтем в бок и хватаю свои вещи.
Торговый центр огромен, с бесчисленными входами-выходами, на которых написано: «Север», «Юг», «Запад» и «Восток».
— Нам понадобится компас, чтоб сориентироваться, — усмехаюсь я.
— Хорошо, мы его найдем, — кивает Нелли.
— Хм, это была шутка, потому что всюду указаны стороны света.
Боже мой, больше всего я ненавижу, когда начинают объяснять неудавшиеся шутки. Нелли не смеется, даже когда я объясняю. Она только кивает.
— Хорошо, мы его найдем.
— Да нет же, это была всего лишь…
Нелли заставляет меня замолчать, нетерпеливо махнув рукой. Она просто отмахивается от меня, как от надоедливой мухи. Совершенно нагло. Я в ярости шагаю за ней следом. У входа в «Уолмарт» Нелли останавливается, роется в рюкзаке и надевает куртку. Я тоже достаю свою и накидываю. Кажется, здешний кондиционер выставлен на минусовую температуру.
Нелли берет тележку, швыряет туда свои вещи и так уверенно двигает вдоль полок, словно каждый день приходит сюда за покупками.
— Нам нужно купить что-нибудь поесть. Ты любишь арахисовую пасту?
Я киваю.
— Хорошо.
Нелли останавливается и достает с полки банку арахисовой пасты. Только вот она не кладет ее в тележку, а просто запихивает под куртку.
— Ты спятила? — шиплю я ей. И оглядываюсь. По счастью, поблизости никого нет. Нелли преспокойненько кладет в тележку упаковку шоколадных батончиков и едет дальше. Я следую за ней. Через пару метров Нелли снова останавливается. Она берет хлеб и за полсекунды тоже запихивает его под куртку. Мои руки взмокают.
— Перестань, нас же увидят!
— Ерунда! — Нелли толкает тележку дальше.
Понятия не имею, почему я бегу за ней, как собачонка на привязи. Но чувствую, что мне нужно остаться рядом с ней и увидеть своими глазами весь тот ужас, который сейчас произойдет. Это как при автокатастрофе, когда люди не могут отвести глаз от покореженной машины.
— Нам нужно масло, — говорит Нелли и идет к холодильникам. Масло она все-таки опускает в тележку. Я вздыхаю с облегчением. Может быть, все еще и обойдется. К маслу Нелли кладет две бутылки воды — их она вряд ли смогла бы спрятать под курткой. А потом направляет тележку к кассе. Сердце мое бьется все сильнее. Недалеко от кассы Нелли останавливается в отделе косметики и гигиены. И тормозит у полок с тональной пеной и краской для волос. Протягивает руку к упаковке, на которой изображена женщина с ярко-рыжими волосами.
— Вот это тебе хочется.
Я смотрю на Нелли. Откуда она узнала? Быстро, не успела я и рта раскрыть, она берет краску и засовывает в карман моей куртки.
— Ты совсем сбрендила? — я хочу вернуть упаковку на место, но Нелли крепко держит меня.
— Тихо, или тебя застукают!
Она права. Самое лучшее — вообще ничего не делать. Мои колени подгибаются, когда я иду вслед за Нелли. В очереди на кассу мне кажется, что я вот-вот упаду в обморок. Никогда еще не испытывала такого страха. К счастью, когда подходит наша очередь, я впадаю в какой-то транс и не думаю уже вообще ни о чем. Я только вижу, как Нелли кладет на ленту масло, воду и шоколадные батончики, как кассирша выбивает чек и говорит: «Пять двадцать девять». Нелли расплачивается, и кассирша желает нам хорошего дня.
Выходя через механические двери на улицу, я снова чувствую, как колотится мое сердце, и вот мы уже на свободе. Мы отходим на пару метров от магазина, потом обнимаемся, прыгаем и кричим: «Ура», а я никак не могу опомниться. Чувство облегчения просто невероятно приятное, ни с чем не сравнимое. Оно даже лучше чувства, которое возникает, когда папа перестает орать. Оно про сто грандиозно.
Успокоившись, мы выгружаем «добычу» из курток и укладываем в рюкзаки.
— Что теперь? — я гляжу на Нелли.
— Теперь ты пойдешь со мной. — Она идет через парковку.
Я бегу за ней. Она рассматривает номера припаркованных автомобилей. Около синего пикапа останавливается. «Вот эта». Если она вскроет машину, то я точно не выдержу. Но она просто стоит рядом и не двигается.
— Что будем делать?
— Ждать.
Как же я ненавижу, когда Нелли ничего мне не рассказывает. Мне остается просто тащиться за ней и вдруг соображать, что она задумала, ровно в тот момент, когда изменить уже ничего нельзя.
