Роман смотрел по-прежнему неприветливо.
– Я так понимаю, ты хотела, чтобы бывший любовник узнал, что у тебя появился кто-то другой?
Фанни чуть не ляпнула: «Да, а что тут такого?», – но вовремя прикусила язык и только пожала плечами: понимай, мол, как знаешь.
– Как его зовут? – спросил Роман.
– Я называла его Лоран, – с усилием выговорила Фанни. – Он тоже русский, как ты, я не могла выговорить его имя. Ну прости меня, слышишь?
Роман усмехнулся:
– Странные вы существа, женщины. Я уже давно отчаялся вас понять, так, плыву по течению в отношениях с вами…
– Ты на меня больше не сердишься? – Фанни схватила его за руку, жалобно, искательно заглянула в лицо.
– Как говорит маман, чего хочет женщина, того хочет бог! – с видом терпеливой покорности судьбе изрек Роман, и Фанни прильнула к нему, чувствуя, что уже почти обожает эту самую маман за житейскую мудрость.
Они едва успели соприкоснуться губами, когда стук каблучков заставил их отстраниться друг от друга. Проплыло сладковатое облако парфюма. В центре его, покачивая бедрами и потряхивая своими ошеломляющими грудями, двигалась Катрин в элегантных клетчатых брючках, заправленных в замшевые сапожки, и простеньком кашемировом джемпере всего за каких-нибудь триста евро. Для нее это дешевка, при Лоране-то!
Катрин шла с самым деловым видом, локтем прижимая к пухленькому бочку папку с рисунками. Сумка из кожи такой же золотистой, как ее волосы, небрежно качалась на плече. На каблуках сапог поблескивали стразы, может, и бриллианты – с Лорана станется.
Фанни заметила, что эти сверкающие искры на сапогах буквально загипнотизировали Романа. Он просто-таки взгляд от них не мог отвести.
У Фанни сильно, предобморочно заколотилось сердце.
«Да уходи ты, уноси отсюда свою толстую задницу!» – чуть не выкрикнула она, как вдруг из-под локтя Катрин выскользнула папка.
Катрин нагнулась, чтобы подобрать разлетевшиеся листы, Роман бросился помогать.
Фанни остолбенела. Она видела, как, полусидя на корточках, эти двое приближаются друг к другу, как колышется грудь Катрин, видная в глубоком вырезе джемпера чуть не до пупа, как оттопыривают тонкую розовую шерсть напрягшиеся соски… Ах ты, потаскуха, с чего это ты так разволновалась? А вдруг Фанни сообщит Лорану, что его любовница истекает соком под взглядом молоденького мальчика? Между прочим, уж не нарочно ли Катрин устроила этот трюк с папкой, чтобы продемонстрировать новому кавалеру Фанни свои знаменитые сиськи? Да, у Фанни таких нет, это точно, грудь у нее маленькая, не то что эта, как будто силиконом надутая. Впрочем, Фанни знает Катрин лет двадцать, и она всегда была такая грудастая, здесь без обмана, увы.
Интересно, как на нее реагирует Роман. У него ничего нигде не оттопыривается?
Да вроде никак не реагирует: в вырез джемпера не пялится, занят исключительно сбором бумажек.
Благодарение богу, а то Фанни, наверное, умерла бы на месте, если бы Катрин подействовала на Романа так же, как в свое время на Лорана.
Вот эти двое собрали, наконец, все бумажки, выпрямились. Катрин пропела своим низким голосом:
– Спасибо, мой мальчик!
«Твой? Не твой, а мой, мой, мой!»
– Не за что, – развел руками Роман, против воли (конечно, против воли) упираясь взглядом в вызывающее декольте. И в эту минуту Катрин вдруг протянула ему один из своих листков.
Роман глянул на него и тотчас резко скомкал и растерянно уставился на Катрин. А та, хохотнув, пожала круглыми плечиками и поплыла дальше, вот уже скрылась за поворотом…
Один бог знает, как Фанни удержалась и не бросилась на нее. Бросалась уже – из-за Лорана, не стоит повторяться.
– Что она тебе дала? Покажи!
Роман отвел глаза.
– Что там такое? Записка? Она назначила тебе свидание? Она хочет отнять тебя у меня, как отняла однажды Лорана?
– Тише, Фанни, – испуганно прошептал Роман, – что ты так кричишь? Нас все слышат!
– А мне плевать!
Неизвестно, что бы она еще выкрикнула, что сделала бы, чтобы завладеть этим несчастным листком, который сунула Роману паршивка Катрин, если бы из стены – честное слово, из стены, больше неоткуда ему было взяться – не возник вдруг корректный секьюрити в черном костюме. С легкой укоризной покачал головой, кивком указал на табличку «Просьба соблюдать тишину».
Фанни всхлипнула, схватила Романа за руку, потащила к выходу. Он покорно шел следом: глаза опущены, лицо отчужденное. Листок сунул в карман куртки.
И – как нарочно! – едва вышли из-под арки Лувра, как мимо по рю Риволи проследовала убийственной красоты золотистая «Ауди» с опущенным верхом из бело-молочной кожи. За рулем – Катрин, такая же золотистая и бело-молочная в своей кожаной курточке, отороченной мехом ламы. Волосы шикарно повязаны алой косынкой, на руках алые перчатки – руки кажутся окровавленными чуть не по локоть.
«Это кровь из моего сердца, – подумала Фанни и сама испугалась собственного безумия. – Из моего разбитого сердца!»
Она вдруг начала рыдать – так бурно, безнадежно, отчаянно, что Роман не на шутку перепугался, стал обнимать ее, уговаривать, успокаивать. На них оглядывались кто с сочувствием, кто насмешливо, а Фанни все рыдала, все никак не могла угомониться, и тогда Роман подхватил ее на руки и понес через площадь Кольбера, потом по улице Ришелье, и так до самого дома, и даже вверх по лестнице чуть не потащил, но Фанни слабым от слез голосом напомнила, что есть лифт. В лифте она уже не рыдала, а целовала его неистово, и он отвечал тем же, хорошо еще, что они вспомнили, что в лифте заниматься любовью не стоит – неудобно, да и зачем, если вот она, квартира с диваном в гостиной, кроватью в спальне и еще маленьким диванчиком в столовой плюс софой в кабинете. Нет, если честно, сначала они свалились на пол в прихожей и только потом перебрались на кровать.
Возбуждались снова и снова, ласкались, терзали друг друга, и Фанни все было мало, она сама удивлялась своему неистовству…
Наконец Роман уснул. Какое-то время она вслушивалась в его дыхание, потом осторожно сползла с постели и двинулась в прихожую, где так и лежала на полу одежда Романа.
Подняла куртку, встряхнула.
Вот оно!
Фанни выхватила смятый листок. Развернула – и с коротким истерическим визгом понеслась к кухонному окну. Рванула на себя створку, вышвырнула листок и с усилием подавила желание выброситься следом.
Давно, ох давно не посещала ее эта идея, а сейчас вот вернулась, когда она посмотрела на рисунок Катрин. Вроде бы та же скульптурная группа, которую рисовали в Лувре все ученики, но нет, не та же: на этом рисунке красивый молодой сатир с лицом Романа убегал от сморщенной, иссохшей ведьмы, страшно похожей на Фанни…
Нижний Новгород, за некоторое время до описываемых событий
Проводница Якушкина, та самая, в вагоне которой умер Валерий Сергеевич Константинов, возвращалась домой после очередной поездки в Москву. Теперь она работала в бригаде другого поезда, который отправлялся из Нижнего в шесть утра, прибывал в Москву в одиннадцать и уходил обратно в пять вечера, чтобы вернуться в Нижний в половине десятого. Якушкина подготовила вагон для следующего рейса и около полуночи поехала домой.
