– Ну еще, еще, ну давай еще!
Да разве можно было представить, что с другим она испытывает то же самое, что с ним?
Отец застал их вместе. Роман думал, он убьет их. Но у него случился сильнейший припадок, Эмма даже думала, что придется врача вызывать. У отца ведь была шизофрения, она прогрессировала, но мать и Эмма ни за что не хотели отдавать его в психиатрическую клинику: мог в бреду выболтать посторонним о бриллиантах, а они еще не знали, где он их держит.
Но момент был острый! Боялись, что отец, очнувшись от припадка, бросит Эмму, уйдет, боялись, что у него слом в сознании произойдет. И тогда мать предложила попробовать лечить его инсулиновой комой. Ей приходилось присутствовать при таких стрессовых лечениях в отделении, где она работала.
Роман даже не верил, что возможны такие процедуры, но потом в этом деле поднаторел: ведь это все осуществлялось на его глазах. Смысл был в том, что больному (отцу в данном случае) вводились постепенно дозы инсулина, которые приводили к гипогликемической коме, находившейся под контролем медсестры (матери). От комы, возникающей самопроизвольно, можно запросто в иные миры отъехать, не получив помощи (что в конце концов и произошло с отцом!), но ведь курсы уколов проходили под наблюдением, и мать контролировала ситуацию. Чем больше инсулина она вводила, тем беспокойней становился отец: метался в кровати, кричал, выкрикивал что-то нечленораздельное (вот так однажды он и выболтал им про тайник!), мать называла это психомоторным возбуждением. Его с трудом удерживали в кровати. Часа через три-четыре (да уж, это еще та работенка была, но они ведь думали, что цель оправдывает средства!) наступала кома.
Отец находился в глубоком забытье, ни на что не реагировал, хоть иглой его коли, хоть огнем жги – ничего не чувствовал, хрипло дышал, и глаза его были неподвижны, закачены. Иногда его гнуло в дугу, лежал, выгнув руки-ноги, запрокинув голову, с искаженным судорогой лицом. Пульс почти не прощупывался. Страшно, конечно, но мать очень внимательно следила за ним, чуть ей казалось, что признаки могут быть опасны для жизни, как она немедленно вводила ему в вену глюкозу, а потом, когда сознание отца прояснялось, поила его горячим сладким чаем – таким сладким, что в нем даже ложка стояла!
На некоторое время после таких сеансов отец становился вполне управляем. Он, правда, переехал в отдельную квартиру, но постоянно приходил к Эмме, во всем с ней советовался и содержания семью не лишил, а им, строго говоря, только это и было нужно: узнать, где именно бриллианты, они хотели просто для страховки!
И правильно делали, что страховались. В январе прошлого года у отца снова поехала крыша. Загорелось ему мотаться в Москву, там оставлять деньги в антикварных салонах. А еще он начал играть… В Нижнем по-крупному игра не шла, то есть, может, и шла, но он не хотел в родимой большой деревне светиться, пусть даже и в подпольных салонах, вот и отрывался в Москве. И Эмма почуяла неладное…
Мать снова принялась за свои фокусы с инсулином, и отец проговорился о двух вещах: во-первых, где именно прячет бриллианты, а во-вторых, что он хочет уехать в Москву и не вернуться.
И они придумали план…
Мать узнала, что существует такое особое лекарство от гриппа, которое особенно показано диабетикам, потому что резко понижает содержание сахара в организме. В лекарство это входит хлорпропамид, причем в большом количестве. Сам по себе он ничего особенного из себя не представляет, но резко усиливает действие инсулина. Эмма как раз прибаливала, и она стала в присутствии отца всем им, Роману и матери, говорить, что лучше этих таблеток ничего на свете нет, а они поддакивали. В день отъезда с утра пораньше Эмма вызвала к себе отца: посидеть над какими-то там налоговыми документами. Он пришел, сели пить чай. Она подлила ему в чай снотворное: немного, чтобы чуть-чуть отключился. И немедленно вызвала Галину. Та провела сеанс инсулиновой терапии. Отец после комы очнулся, поспал немного, встал чуть живой. Боялись даже, что перестарались, что он решит в Москву не ехать, но нет: твердо сказал, что отправляется на вокзал, хоть и очень плохо себя чувствует.
Эмма сказала:
– У тебя грипп. Возьми мои таблетки, я тебя прошу! Это совершенно волшебное средство. И поклянись, что непременно примешь перед сном три штуки.
– Почему так много? – спросил отец.
– Потому что тебе нужна ударная доза. Только я тебя умоляю: запивай чаем без сахара. Иначе смысла нет в этих таблетках, сахар их силу нейтрализует. Вот я тебе их в упаковочку от но-шпы положу, в пузыречек, чтобы не потерялись.
Романа при этом не было. Накануне они с отцом жутко разругались из-за этих его поездок. Роман говорил, что отец спятил (и это была правда!), что он не имеет права ставить на карту будущее собственного сына. Что на эти бриллианты они могли бы жить припеваючи, а вместо этого вынуждены считать каждый рубль.
Отец, конечно, разъярился, стал орать, что он никому ничем не обязан, что в возрасте Романа нельзя быть нахлебником…
Штука вся состояла в том, что ссору Роман нарочно затеял. Отец вообще легко велся, ну и на сей раз повелся очень хорошо. Разругались – вдрызг! Зачем это было сделано?
Еще задолго до ссоры, собравшись ехать в Москву, отец попросил Романа купить ему билет и дал свой паспорт. По компьютеру он никогда билеты не покупал, только в кассе на вокзале. В тот же день Эмма позвонила своему бывшему мужу, Алексею Ломакину, и сказала, что для него есть предложение работы, но надо встретиться и все конкретно обговорить. Ломакина она раз десять уже на работу устраивала, но его отовсюду гнали в три шеи, он ведь запойный был! Предложению Эммы он страшно обрадовался, она приехала, привезла с собой бутылку… Через пятнадцать минут Ломакин был уже в отключке. Эмма забрала его паспорт и уехала, прекрасно зная, что, проспавшись, Ломакин о ее визите даже не вспомнит.
Этот паспорт был передан Роману, который купил два билета: на имя отца и на имя Ломакина – в одно купе. Отцовский он вернул отцу, а другой припрятал. В тот вечер, когда отец поедет на вокзал, Роман поедет тоже. Сдаст билет Ломакина и немедленно купит билет себе на то же место. Предлог для отца: мать позвонила Роману, рассказала, что отец очень плохо себя чувствует, что боится, как бы не занемог в дороге. Роману и без того, мол, было стыдно после той ссоры, совесть заела, хотел помириться. И вот, услышав про болезнь дорогого папы… А в купе одном оказались совершенно случайно. Чего только в жизни не бывает!
Роман не сомневался: он сможет убедить отца, что говорит правду. Эмма сказала, что на него вся надежда!
После того как Роман окажется в одном купе с отцом, вступал в действие план.
План был такой: отец выпивает на ночь три таблетки «от гриппа». Хлорпропамид должен реактивно усилить действие инсулина, спровоцировать кому… но ночью, когда отец будет спать. Естественно, помощи он никакой не получит, ну и… Понятно, короче! Пусть кто-то назовет это убийством. Однако Эмма называла это борьбой за существование, она и Романа, и его мать приучила так думать. «Или мы Константинова, или он нас!»
