«Убийца! Предатель! Лгун!» — С каждым словом я набрасывалась на него снова и снова, задевая крыльями, толкая, больно щелкая по нежному носу кончиком хвоста и заставляя отступать все дальше и дальше.
Он не сопротивлялся. Только прятал глаза, подставлял защищенные толстой чешуей плечи под мои когти и неловко пятился к краю пропасти, на дне которой лениво клубился туман. И пятился до тех пор, пока его когти не заскребли по краю осыпающейся плиты, а сам он не пошатнулся в попытке сохранить равновесие.
Мне хватило бы одного-единственного удара, чтобы сбросить его вниз. Всего лишь слабый толчок, хлесткий щелчок по глазам или поднятая крыльями воздушная волна…
Но я не стала. Попросту не смогла. И, несмотря ни на что, так и не сумела переступить через непререкаемый внутренний запрет, не позволяющий причинять вред своей Паре.
Пламя для дракона — это все. Его жизнь, его воля, его гордость. Как выяснилось, обрести себя самого, собрав воедино половинки души, только полдела. Объединить сердце и разум, обретя внутреннюю гармонию, как оказалось, несложно. А вот заставить громче биться чье-то сердце, разбудить в сверхразумной, холодной и сугубо рациональной душе первозданный вулкан чувств — задача не из простых.
У дракона не может быть второй Пары. Каждому из нас предназначен только один партнер. На все времена. В любые эпохи. Один раз и до скончания веков. Пламя для нас — это Искра, от взгляда на которую в груди разгорается первобытный пожар. Неистовая страсть. Всепоглощающее желание. Единственный смысл нашего долгого существования. Заветная цель, без которой не достичь совершенства. То самое чудо, от которого мы, что бы ни говорили, отказаться уже не в силах.
Поэтому мы и ждем его с таким нечеловеческим терпением, страшась однажды не узнать его голос. Поэтому и жаждем проснуться, едва почувствовав, что где-то вдалеке зародилась предназначенная только нам Искра. Ведь кроме нее нам никто не нужен. Никто не заставит нас жить так, как она. Летать вместе с ней. Гореть. Мечтать. Пылать всей душой, беззаветно отдаваясь чувствам.
Найти свою Пару — это счастье. Божественная награда, назначенная мудрым Творцом. Лишившись ее, дракон неотвратимо сходит с ума, не в силах вынести безграничного одиночества. Поэтому он никогда и ни по какой причине не причинит ей вреда и не покинет по своей воле. Как бы жестока и своенравна она ни была, что бы ни сделала, он никогда ее не предаст. Не ударит. И не убьет. Это против сути нашего существования, и через этот непреложный закон ни один из нас не переступит.
Я тоже не смогла, потому что знала: висящий на краю пропасти серебристый дракон действительно мое Пламя. То самое. Единственное. Болезненно близкое и сумевшее причинить мне столько горя. Такое рваное, запутавшееся, больное, но все-таки мое. И пусть я знаю, что, упав, он лишь развернет свои широкие крылья, пусть для него это падение не причинит вреда, — я не смогу нанести добивающий удар, означающий, что он мне абсолютно безразличен. Как не смогу ему лгать, утверждая, что Рэну больше нет места в моей несчастной душе.
Остановившись в последний момент, я сжала челюсти и ударила только взглядом — тяжелым, обвиняющим, злым. Быть может, это трудно понять, но я смирилась бы со всем, что он натворил или еще только натворит в будущем. Забыла обо всем, что по его вине мне когда-то пришлось пережить. Да что там! Я простила бы ему все на свете, включая обман и разбитую мечту. Абсолютно все, кроме предательства того, кто его призвал.
Лорд Эреной был для меня верным другом, который, вполне вероятно, мог бы стать не только близким, но и родным. А для дракона надменный и высокомерный инкуб был частью души. Его утраченной сутью. Умолкшим сердцем. Потерянной половинкой, без которой он так и останется живым лишь наполовину.
Но я приняла бы этот выбор безропотно, если бы победа Рэна была одержана в честном бою. Я бы все перенесла и со всем смирилась. Но не тогда, когда милорд добровольно открылся, а дракон, не задумавшись, нанес свой удар.
Подлость — исконно человеческое качество. Драконы же не должны опускаться до наших слабостей, хотя, возможно, они перенимают лишь то, что есть в нас самих? Ведь отсутствие слабости не всегда означает внутреннюю силу и чистоту, а не знающий разницы разум просто не понимает, в чем дело?
Устав от бурлящих в душе эмоций, я вскинула голову и, не желая больше сдерживаться, отпустила все на волю. Свое отчаяние, боль, разочарование и горечь. Приподнявшись на задних лапах, выпустила вверх бьющийся в груди крик сверкающим столбом живого огня, вложив в него клокочущую ярость. Подожгла небеса. Напугала спящие горы. А затем устало опустилась обратно, уронила на спину крылья и, чувствуя внутри безумную опустошенность, медленно побрела прочь.
— Позволь спросить, что это было? — неожиданно раздалось у меня за спиной. А следом раздался шорох складываемых крыльев и осторожный цокот когтей. — Хейли? Ты куда?
— Не трогай меня, — не оборачиваясь, уронила я, вяло удивившись, что и вслух, оказывается, говорить умею. Хотя о чем это я? Рэн ведь сумел. Даже находясь в призрачном виде.
Одновременно я подумала о том, что мне от него уже никуда не деться. Пройдут года, и раны заживут, несмотря на то, что безупречная память всегда будет жить и хранить воспоминания об этом дне. Когда-нибудь я постараюсь убрать их в самый дальний уголок своей памяти и спокойно жить дальше, но сегодня мне больше нечего сказать своему Пламени. И нет никакого желания оставаться.
Вот только Рэн этого не знал. Или не захотел понимать? И, поспешив нагнать, опрометчиво тронул мое крыло. Очень серьезный жест. И смертельно опасный, потому что позволить его себе мог только самый близкий. Тот, кому доверяют. И тот, от кого не ждешь подвоха.
Крылья для нас — это свобода, дающая возможность летать и сливаться с ветром. Хрупкая перепонка, которую так легко порвать. Коснуться ее без согласия означает посягнуть на свободу, поэтому и воспринимается это как прямая угроза.
— Не смей ко мне прикасаться! — От моего бешеного рева, казалось, дрогнули сами горы. Я молниеносно развернулась, ощетинилась всеми шипами, а затем, низко пригнувшись, утробно зарычала.
Рэн наконец внял предупреждению. Отступил на шаг. А когда я зашипела, недвусмысленно приподняв кончик усеянного шипами хвоста, с мрачным видом осведомился:
— Я сделал что-то не так?
От этого наивного вопроса я едва не расхохоталась в голос. Горько. Невесело. Не знаю, правда, как смеются драконы, но вряд ли этот смех кого-нибудь бы обрадовал.
— Ты еще спрашиваешь?!
— Конечно, — хмуро кивнул дракон. — Если тебе интересно, я беспокоился. Надеялся, что когда-нибудь ты все-таки сможешь меня понять и принять. Обрадовался, что ты обратилась намного раньше, чем я рассчитывал… А теперь ты рычишь. Злишься. И я не знаю, что думать.
— А чем ты думал, когда забирал душу Кая?! — гневно крикнула я. — Как мог ты его уничтожить, зная, в нем горит такое же Пламя, как и в тебе?!
Рэн изумленно застыл.
