– Мондо, я скоро возвращаюсь в Штаты. Приехала последний раз сделать тебе массаж.
Он крепко обнял ее, пробормотал, что ради нее и ее золотых рук он готов совершить путешествие в Вегас.
– Твоего босса нет дома?
– Он уехал на конференцию в Коллеж де Франс. Жильдас не позволяет своим мозгам расслабляться.
Они расположились в комнате Мондо, почти военную строгость которой нарушала картина в красных тонах.
– Только не говори мне, что это Ротко…
– Так и есть. Жильдас зарабатывал много, очень много денег на всех этих делах.
– А я думала, он просто слуга государства.
– Он и хотел стать госслужащим, но привык к определенному уровню жизни, а потому после Бореля ему пришлось взять клиентов.
– Неужели?
– Ты слышала о высокопоставленном чиновнике, у которого был счет за границей?
– Это незаконно?
– Не очень, особенно если работаешь в Министерстве финансов и забываешь указать в налоговой декларации этот злополучный счет. Массмедиа рвали парня на куски, пока он не вызвал на подмогу Жильдаса. Он не хотел, чтобы его карьера пошла прахом. Старик посоветовал ему публично исповедаться. Съемочный павильон, известный журналист-стрингер, голубоватый таинственный свет, простые слова, сдержанные признания, просьба его простить… Человек обращается напрямую к людям – своим братьям. Никаких шуточек, никакого унижения. В роли священника не журналист, а народ: он либо отпустит грехи, либо нет.
– И что, получилось?
– Это бы прокатило в восьмидесятых, ну, может, еще в девяностых. С тех пор люди многому научились, стали подозрительны. Исповедальная атмосфера больше никого не впечатляет. Жильдас и его методы устарели. Он молится на телевидение, а сегодня все события происходят в интернете. Ты слышала о Пятидесятицентовой партии?
– Нет.
– Это полчища китайцев, которым платят по пятьдесят центов за комментарий в интернете, чтобы они хвалили свое правительство и коммунистическую партию, направляли умы в нужную сторону и стирали в порошок политических противников или экономических конкурентов. Политтехнологии давно изменились, а Жильдас этого даже не заметил. Что, впрочем, не мешает ему получать солидные чеки. На самом деле его до сих пор считают гуру. И платят соответственно.
Ингрид немного прошлась по квартире. Простор, тишина, остановившееся время – идеальное место, чтобы слышать свои мысли. Настоящая роскошь. Она кончиком пальца тронула полотно Ротко. В музее от этого прикосновения включилась бы сигнализация. Мондо улыбался.
– И ты можешь все это бросить?
– Да. Это безнравственно, потому что старик дряхлеет и все больше нуждается во мне. Но частных сиделок пруд пруди, а я хочу снова уехать в горы.
– Понимаю.
Она попросила его раздеться и остаться в одних трусах. Нашла большое полотенце и расстелила на кровати. Положила Мондо на живот. Она принесла с собой массажное масло с ароматом жасмина.
– Ингрид, ты еще даже ко мне не прикоснулась, а я уже как в раю.
– Знаю.
* * *
Проговорила что-то. Светлый ангел,
Во мраке над моею головой
Ты реешь, как крылатый вестник неба
Вверху, на недоступной высоте,
Над изумленною толпой народа,
Которая следит за ним с земли
[33].
Театральная труппа развлекала обитателей пансионата. Берлен и Лола протиснулись через толпу зрителей. Он указал ей на крупного мужчину, дремлющего в инвалидном кресле, и после представления они подошли к нему. Санитар, присматривавший за ним, похлопал его по руке:
– Ян, к вам гости. Просто замечательно!
Старик открыл глаза, уставился на Лолу, перевел взгляд на Берлена.
– Ян, это я, Жозеф.
Ренье заморгал, а его челюсть задвигалась, словно он пережевывал пищу. Санитар отошел в сторону. Берлен представил Лолу, потом объяснил, зачем они пришли.
– Ян, помнишь о взрыве в Дамаске? В ноябре девяносто восьмого?
Он повторил вопрос, повысив голос. После долгих попыток начать диалог пришлось признать, что Ян Ренье не проявляет признаков ясного сознания.
– Вы, видимо, не родственники, иначе знали бы, что не нужно говорить так громко.
Берлен объяснил санитару, что он был заместителем Яна Ренье, а тот обладает информацией, которая может спасти офицера полиции от ложного обвинения в убийстве. Казалось, санитар взвешивает все за и против.
– Ян Ренье страдает афазией – расстройством речи. Он нас слышит, но не может говорить. К тому же с возрастом у него ухудшилась память. Сознание порой проясняется, но ненадолго.
– Он может писать?
– Двигательные функции правой руки полностью нарушены, но благодаря курсу реабилитации у него иногда получается написать несколько слов левой рукой.
Санитар принес пластиковую доску, установил ее на коленях старика, помог ему зажать маркер в левой руке.
– Вдруг вам повезет? Он сам решит, стоит вам помогать или нет. Последний раз, когда его расспрашивали, он к доске даже не прикоснулся.
– Кто расспрашивал?
– Судья. Несколько месяцев назад.
– Оливье де Женан?
– Да, кажется, так его и звали.
– Ян, ты помнишь дело “Аэроликса”?
Ренье по-прежнему моргал. Рот кривился в попытках произнести какие-то неслышные слова, рука дрожала, но крепко держала маркер.
– Ян, Дамаск, “тойота” врезалась в отель “Мэдисон”. Было много жертв. Ты столько сил положил на это расследование. Принял его близко к сердцу…
Лицо Ренье выражало целую бурю чувств. Лола ему сочувствовала. Она видела, что он наконец стал реагировать.
– Ты тогда еще сомневался, помнишь? – упрямо продолжал Берлен. – Ты не был уверен, что это и вправду теракт. К тебе сюда приходил следственный судья Оливье де Женан. Вероятно, ты не захотел ничего ему говорить, потому что у тебя были разногласия с его предшественником Мальбуром. Я тебя понимаю. Но мне-то ты всегда доверял. Мы всегда всем делились друг с другом.
Прошло несколько минут. Лола заметила, что лоб старика покрылся испариной. Берлен мягко обнял его за плечи.
– Ян, это очень важно. Новый судья нашел служебную записку. Она адресована Мальбуру. На ней твоя подпись. В этой записке ты ссылаешься на некую информацию о взрыве. Ты получил ее от одного американца, очевидца событий, оказавшегося на месте преступления почти сразу. Назови мне его имя.
* * *
Она спустилась в метро и отправилась в странствие по замысловатому маршруту. Когда убедилась, что за ней никто не следит, пересела на нужную линию и вышла на станции “Ке де ла Рапе”. Зашла в ближайшее кафе и позвонила из подвала по городскому телефону, побоявшись воспользоваться мобильным. Судебный медик появился в кафе спустя несколько минут.
