С таким же успехом она могла закрываться руками от дождя или ветра и надеяться, что те перестанут лить или дуть. Проявление человеческих предрассудков порой выглядит забавно.
– С чего ты это взяла? – он усмехнулся. – Откуда знаешь?
Девушка слегка покраснела.
– Так меня учили.
– Прикосновение мужчины – соблазн? Могу ли я, например, трахнуть мужчину, который прикоснется ко мне? – он задумчиво посмотрел в сторону, затем кивнул. – Да. Если потребуется. Но я не хочу. Мне это не нужно. Мужчины не возбуждают меня так, как женщины. Нежные и невинные. Их прикосновения действуют на меня совсем по-другому. Так получается, это не соблазн выбирает нас? Это мы выбираем соблазн для себя? Ведь у каждого он свой. И если мои прикосновения кажутся тебе соблазном, маленькая монашка, значит, ты просто хочешь быть соблазненной. Получается, это ты выбрала меня. И теперь стоишь здесь и искушаешь меня разговором о соблазнах.
Она приоткрыла рот и часто-часто заморгала. Ее растерянность и страх уже начинали кружить ему голову. Хотелось большего. Хотелось вкусить запах ее страсти, ощутить, как сломается ее сознание, будто хрупкая скорлупа в его руках, когда он прижмет слабое трепещущее тело к своему в нарушение всех священных законов.
Сделать из монашки блудницу, подвести ее за руку к самому краю тьмы, полюбоваться… а потом столкнуть вниз и просто следить за ее полетом. О, пусть этот полет будет долгим. Потому что, как только фигурка в белом платье растворится там, в бездонной пропасти, ему снова придется начать поиски следующей.
– Как тебя зовут? – произнес он, медленно поднимаясь с дивана, и девушка попятилась.
– Южиния.
– Это ведь не настоящее имя? – он сделал шаг, вынуждая ее отступать. – Тебе наверняка дал его какой-нибудь суровый старец, открывший ворота монастыря, куда тебя сдали вместе с остальными оборванцами? Или тебя подкинули туда младенцем? Святая Южиния – покровительница брошенных детей. Ты знаешь об этом?
Она вспыхнула, когда пальцы, сложенные в защитный знак, уперлись в его грудь, прикрытую лишь тканью халата. Он умудрился подступить слишком близко, и она отдернула руки.
– Да… но…
– Конечно, знаешь, – подхватил он, – но гадаешь, откуда я это знаю? А ты думаешь, я никогда не бывал в дарданийских горах? Думаешь, я никогда не читал ваших книг? Не видел, как молятся ваши монахи? Не слышал свист плетей, которыми они себя награждают в холодных темных гротах? Считаешь меня темным невежественным существом, не достигшим просветления? Вам ведь это внушают про всех обитателей моего темпла?
Внезапно в девушке что-то переменилось. Ее губы поджались, а глаза засверкали стальным блеском.
– Тогда вы отпустите меня. Вы – благородный лаэрд. Вы не причините мне зла.
– Конечно, не причиню, – мягко улыбнулся он, делая еще полшага вперед.
Она снова задрожала и еще сильнее стиснула пальцы, теперь держа их у своей груди.
– Я уверена, что дома вас ждет любимая женщина. Мать или сестра.
– И мать, – охотно кивнул он, – и сестра.
– Вы бы не стали причинять им зла. Подумайте об этом.
– Я думаю об этом каждый день, моя маленькая святая Южиния. И Он думает тоже. Но я же сказал: мы оба не причиним тебе зла. Ты нам нравишься.
Ну вот, он проговорился. Легкая паника на лице девушки сменилась откровенным ужасом.
– Тогда отпустите меня. Вы не такой. Вы просто не можете быть злым…
– Не такой?!
Он схватил ее, одним движением сломав преграду защитного знака, развернул и прижал спиной к своей груди, а затем потащил к зеркалу, укрепленному на стене. Южиния брыкалась, причиняла боль его переломанным ребрам, выгибаясь дугой и заставляя шипеть сквозь зубы и извиваться вместе с ней, но вдруг замерла, оказавшись перед собственным отражением.
– Смотри туда! – заорал он ей прямо в ухо, хватая за лицо и тоже глядя на себя поверх ее плеча. – Кого ты там видишь?!
В тот момент она показалась ему совершенной. Идеальная, навеки застывшая в мраморе статуя, с белой кожей, золотыми волосами и голубыми глазами, уже полными слез. Она еще не плакала, еще сопротивлялась, но та защитная стена, которую он расшатывал по кирпичику с разговора о соблазнах, начинала сыпаться и трещать по швам, и именно предвкушение того, как она окончательно рухнет, заводило его больше всего.
– С-себя…
– Смотри на Него! Опиши Его! – он закрыл глаза, полной грудью вдыхая запах ее волос, пропитавшихся дымом воска и благовонных трав, и слушая ее звенящий от напряжения голос.
– Я не знаю, что сказать… вы высокий… сильный… у вас темные волосы… и темные брови… прямой нос… у вас совершенное лицо… как у святого… в главном темпле светлого бога стоят такие статуи… я видела их… безупречные черты… поэтому я удивилась, когда увидела вас в первый раз… вы не отсюда… мне показалось, что вы здесь по ошибке…
Он медленно поднял веки и посмотрел на того, кто стоял за спиной у золотоволосой девушки. Она описывала Димитрия. Беда была в том, что за ней стоял не Димитрий. Тот сдался и проиграл еще в окулусе. Все думали, что он выиграл – а он проиграл. Он всегда был жалким, слабым мальчишкой, который мог только валяться на полу и наматывать сопли на кулак. В этой борьбе он не имел ни единого шанса на победу. И имя у него было дурацкое. Жалкое имя. Тот, кто победил мальчишку, не носил никакого имени вовсе.
Он улыбнулся, любуясь собой настоящим. Он видел это отражение уже тысячу раз. Правда, иногда в зеркале показывался и Димитрий, но редко, очень редко. Он не любил то лицо. И правда, слишком красивое, как у святого. Другое дело – истинный облик. Зеленоватая, как болотная тина, кожа. Бугристый, шишковатый, лысый череп. Покрытое бородавками и язвами лицо, налитые кровью белки глаз и два желтых острых клыка, выступивших из-под верхней губы. Тело с тугими узлами мышц, кривыми длинными когтями на пальцах и огромным мужским органом между ног.
Девушка не могла этого видеть, не позволяло ее слабое человеческое зрение, но все-таки, из праздного любопытства, он поинтересовался:
– А глаза? Какого они цвета?
Она очень долго молчала, вытянутая как струна, перехваченная одной бородавчатой лапой поперек талии, пока когти другой впивались в нежную кожу на скулах. Затем робко ответила:
– Не знаю… они постоянно меняют цвет… каждую секунду… отпустите меня… пожалуйста… меня же ищут…
Ее никто не искал. Ян не дурак, он бы позаботился о том, чтобы нашлись свидетели, утверждающие, что одинокая монахиня в светлом платье давно ушла из темпла и скрылась в неизвестном направлении. Да если и станут искать – что с того? Кто знает, на какой глубине находятся его комнаты и как в них добраться? Кто знает все коридоры и переходы темпла так, чтобы найти и обшарить все тайные двери?
– Иди, – улыбнулся он и разжал тесные объятия, – иди, святая Южиния, я тебя отпускаю.
