– Ненавижу, – спокойно согласился Димитрий, – но в те моменты, когда не ненавижу, ощущаю, что могу и должен о тебе позаботиться. У меня достаточно денег, чтобы обеспечить нас обоих, что бы там ни говорил отец. Не слушай его.
– Страшно подумать, как они тебе достались, – засомневалась Эльза.
– Ну, – Димитрий совсем не обиделся, только пожал плечами, – деньги не пахнут, это общеизвестный факт. Как бы там ни было, они все мои. И твои тоже, если захочешь.
– Ты предлагаешь мне уйти из дома?
– Я предлагаю тебе не подстраиваться под родителей и не позволять им ломать и уродовать себя в угоду каким-то дурацким правилам и нормам.
Его слова очень походили на слова Алекса, когда тот утверждал, что ему плевать на чужое мнение, но Эльза продолжала сомневаться.
– Все не так просто. Не могу же я просто отвернуться и наплевать на семью? Я понимаю, что ты обижен на маму с папой, но мне-то каково будет их разочаровать…
– Но жизнь так коротка. Стоит ли тратить ее на сомнения? – парировал он. – Именно поэтому я и предлагаю тебе помощь. Я всегда буду рядом, Эль. Ничего не бойся.
Эльза поколебалась и сдалась.
– Ты прав. Я совсем не хочу выходить замуж. По крайней мере, не за того, кого хотели бы видеть родители. Пора с этим смириться.
Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Димитрий каким-то волшебным образом сумел сделать ее сложные мысли простыми, и хоть он оставался ее пугающим и жестоким старшим братом, в тот момент сидеть рядом с ним ей было совсем не страшно.
Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
Сверкающие ярко-зеленые изумруды казались еще зеленее на болотного цвета сукне, кроваво алели рубины на темно-синем бархате и в свете специальных ламп брызгали в глаза искрами крохотные, как капли дождя на стекле, бриллианты.
– Посмотрите, как вам идет это колье, майстра Ирис! Посмотрите!
Она едва успела оттолкнуть руку ювелира, протягивающего к ней круглое, до блеска натертое зеркало. Отвернулась, чтобы скрыть гримасу ужаса и брезгливости, провела кончиками пальцев по холодным граням камней и гладкому плетению золота. Ирис и так знала, что украшение ей идет, удачно оттеняет кожу и волосы и делает глубокими и еще более проницательными глаза. Она легко расстегнула застежку, положила тяжелое колье на витрину и взяла следующее, все в вычурных изгибах и ажурных кружевах из серебра.
– И это идет! Ох, я даже не могу посоветовать вам, на чем остановить выбор! – снова оживился ювелир, лысый и полный человечек с румяными щеками и суетливыми пальцами. – Все великолепно!
Со скучающим видом Ирис сняла с себя побрякушку. Конечно, на красивой женщине великолепно смотрится все, хоть бриллианты стоимостью в две годовые зарплаты, хоть половая тряпка. Зачем только она забрела сюда, в это царство сияющих витрин и зеркал, в которых множились ее собственные отражения? Заниматься любимым развлечением всех женщин – примерять и не покупать? Или все-таки сделать себе дорогой подарок для поднятия настроения? Или… помучиться, наказывая себя за что-то?
– Покажите мне, что еще у вас есть, – взглянула она на ювелира, так и не придя к окончательному выводу.
Тот склонил голову с гримасой смирения на лице: влиятельная клиентка, чего от нее еще ожидать? Ирис заглядывала к нему и раньше и тогда тоже долго выбирала, изматывая себя и его, но потом все же сделала хорошую покупку. На коротких толстых ножках он покатился к большому напольному сейфу, повернул винт и принялся доставать новые футляры, продолговатые и квадратные, полные сокровищ, добытых потом и кровью нардинийских шахтеров. Ирис смотрела в его покрытую валиками жира спину с равнодушным спокойствием. Откуда ему, живущему среди продажной роскоши человеку, было знать, что ни одно, даже самое красивое, украшение так и не смогло сделать ее счастливой?
Она родилась в очень бедной семье, где даже простое посеребренное обручальное колечко матери считалось невероятным богатством и тщательно береглось. Отец рано сгинул, надрывая спину на лесоповале, а мать, хоть и подрабатывала лекаркой и ведуньей, имела слишком доброе сердце, чтобы брать с людей достойную плату за свои услуги, просила кто сколько даст. Обрадованные дармовщинкой, клиенты давали мало, поэтому и перебивалась семья с хлеба на воду, а в качестве самого незабываемого угощения для маленькой Ирис стали конфеты, лежалые, в слипшихся обертках, которые как-то раз вытряхнула ей со дна сумки одна из посетительниц.
Стоя перед ювелиром и держа в руках изящной работы заколку для волос, Ирис улыбнулась, вспомнив, как радовалась в детстве тем конфетам, как берегла их и долго смаковала по одной.
– Заворачиваем? – с надеждой поинтересовался хозяин салона, истолковав ее улыбку по-своему.
Ирис захлопала ресницами, приоткрыла рот, возвращаясь обратно в реальность, но ответить не успела. Вместо нее это сделал уверенный мужской голос.
– Конечно, заворачиваем. И вот это еще. И вот это. На мой счет запиши, Микаэл, – и ей в спину ударило совсем другим, приглушенным и волнующим тоном: – На тебе это будет чудесно смотреться, Ирис-детка.
Она развернулась, даже не пытаясь скрыть возмущение на лице, и тут же пожалела о своем порыве. От Виттора трудно было оторвать взгляд. Он стоял, опершись локтем на витрину, в идеально скроенном жилете поверх свежей рубашки с короткими рукавами, с чуть насмешливой улыбкой, с едва посеребрившейся щетиной на точеных скулах, которая совсем не старила, а только придавала ему сексуальности, и в глубине его глаз горело любование. Вот только Ирис слишком хорошо знала природу этого любования. И цену ему знала тоже.
– Спасибо. Я передумала, – произнесла она подчеркнуто резко, чуть повернув голову к ювелиру, растерянно застывшему с упаковочной коробкой в руках. – Мне ничего не приглянулось. Зайду на следующей неделе. Микаэл, закажите на будущее что-то… без этого дурновкусия.
– Микаэл, продолжай заворачивать, – Виттор схватил ее за запястье и сильно, до боли, стиснул пальцы. – Это подарок. Он не требует согласия другой персоны.
– Этот подарок, несомненно, для вашей жены, лаэрд? – изогнула бровь Ирис, пытаясь незаметно выдернуть руку из его хватки.
– Несомненно, майстра, – он так сверкнул глазами, что у нее на мгновение дух захватило, – для моей единственной.
Виттор любил так делать: без стеснения пользоваться собственной внешностью, которой столь щедро одарила его природа. Он делал это с самых ранних лет, столько, сколько Ирис его помнила, но тогда вырваться из-под его чар ей было трудно, а теперь…
– Ты жалок, Виттор, – бросила она и поморщилась с презрением. – Мне не нужны подарки, купленные на деньги твоей рогатой супруги.
Ювелир упаковал коробку и сложил руки на крышке, наблюдая за ними с плохо скрываемым любопытством.
– А ты все так же очаровательна, Ирис-детка, – не остался в долгу Виттор, дернув ее на себя и прижавшись губами к уху. – Хорошеешь с каждым днем. Ты изумительна. И так жестока. Чудовищно жестока, разбивая мне сердце.
