Как потом она добралась до дома родителей, Джесс плохо помнила – она запоздало плакала, сидя на заднем сиденье машины Эрика, но в ее слезах была не только скорбь по Вивьен.
Она безмерно скучала по Бренту и, кажется, только сейчас осознала это в полной мере за все прошедшие десять лет.
К Вивьен она хотя бы могла приходить, а Брент не имел и этой роскоши. Они могли встретиться лишь в ее памяти и теперь – во снах.
Кем бы он мог быть сейчас, если бы не она? Кем бы работал? Был бы женат? У него были бы дети? А они все еще оставались бы вместе?
Да, если бы не ее глупость, не ее наивность, не ее ошибка, они были бы вместе и стали бы самой счастливой парой. Она родила бы ему ребенка. Или двоих – мальчика и девочку, он ведь хотел большую семью. Думать о детях для Эрика ей было страшно.
В какой-то момент Джесс поняла, что хочет увидеть Брента не только во сне. Но она не знала даже, жив он или мертв.
Надежда давно растворилась, как порошок в воде.
Брент снился ей еще несколько раз, но бессвязными урывками, и сны эти девушка не запоминала, как ни старалась. Что-то постоянно мешало этому.
В память ей въелся только один сон, яркий, как вспышка, и такой же короткий.
Брент сидел на подоконнике в одних джинсах и задумчиво смотрел на озаренный закатом город с высоты. Увидев Джесс, он поманил ее к себе, не сводя светлых глаз и улыбаясь уголками губ, и едва только она сделала шаг по направлению к Бренту, как в окне, за его спиной, появилась голова знакомого пугала. Оно скалилось.
Джесс хотела предупредить Брента об опасности, хотела закричать – но не смогла. Громкий звук телефона разбудил ее, вытащив из сна, – Эрик звонил ей каждое утро. И каждый вечер, на радость маме, приезжал.
Честно говоря, Джесс не очень хотела его видеть. Целовать его ей было неприятно, почти противно, и она с удивлением осознала однажды тот факт, что рада сотрясению – это стало отличной отговоркой, чтобы не ложиться с Эриком в одну постель.
Тот если и замечал холодность и отстраненность невесты, то списывал это на ее плохое самочувствие и эмоциональную травму. По крайней мере, так хотела думать Джесс.
В какой-то момент, когда Брент совсем перестал сниться ей, она стала искать информацию о том, можно ли вызвать сон с желаемым сюжетом и как это сделать. Джесс много читала об осознанных сновидениях, о непонятных практиках, пыталась следовать инструкциям, но у нее ничего не получалось, а когда все-таки она увидела во сне Брента, стоявшего на обрыве, ее вновь разбудили посредине ночи – словно кто-то кинул камень в окно. Она все время потом просыпалась – по нескольку раз за ночь, тяжело дыша и чувствуя иррациональный страх. Иногда девушка просыпалась от собственного крика. С ее снами творилось что-то неладное.
Устав от всего и все еще желая увидеть во сне Брента, Джесс в какой-то момент вдруг решилась на отчаянный шаг – тайком взяла в комнате матери снотворное и выпила, надеясь, что теперь ничего ее не отвлечет. Она словно с ума сошла, и почему так делает – сама не понимала. Возможно, если бы Джесс не совершила этого, не решила бы самовольно пересечь черту, отделяющую реальность от мира сновидений, ничего бы не случилось.
Но тяга увидеть Брента, пусть даже во сне, пересилила здравый смысл.
В ту ночь, когда снотворное заменило чай перед сном, Джесс сильно пожалела, ибо тогда и начался ее самый страшный кошмар.
Очутившись в стране Морфея с одним-единственным желанием увидеть Брента вновь, она встретилась с тем, кто лишь вселял в нее ужас.
Он называл себя Темным Пугалом.
В ту ночь она долго не могла заснуть, комкая край одеяла в кулаке и думая о Бренте, и лишь снотворное матери заставило ее закрыть глаза.
Открыла их Джесс уже в другом, казалось бы, мире.
Она стояла в поле, над которым нависли вечные сумерки.
Ни солнца, ни луны, ни звезд, одни лишь темные низкие облака всюду, которые вот-вот, казалось, упадут на землю.
Духота, безветрие, тяжелый запах полыни. Травы вокруг были желтые, завядшие, сухие – наверняка земля неплодородна.
Где-то слышалось хриплое карканье ворон и неспешное тиканье гигантских часов.
Джесс огляделась, чувствуя, как быстро стучит ее сердце.
Это сновидение было слишком реалистичным. Слишком пугающим. Злым.
И было ли оно сновидением? Или она попала в другой мир?
– Зачем ты пришла? – вдруг спросил знакомый шепот за плечами.
Джесс в панике оглянулась, сжав кулаки. Никого за ее спиной не было.
– Я тебя не звал сегодня, – раздался голос около другого уха.
Девушка вновь резко обернулась на звук и вновь никого не увидела. А потом вдруг заприметила вдалеке, в поле, силуэт покачивающегося соломенного пугала.
Она прижала дрожащие руки ко рту.
Но было поздно.
Пугало заметило ее. И, высоко подпрыгивая, отталкиваясь руками, как животное, поскакало к ней.
Вороны замолчали.
Небо вздохнуло.
И Джесс поняла вдруг – если она хочет жить, то должна бежать.
Она сорвалась с места. Бежала так быстро, как только могла, изо всех сил работая руками и ногами.
Жесткая сухая трава колола босые ноги, высокие пожелтевшие стебли хлестали по бедрам, как кнуты, пытались схватить за запястья, щиколотки, но Джесс неслась вперед, не давая поймать себя.
Гигантские часы отбивали секунды все громче, сливаясь с ударами ее сердца. А может быть, это оно билось так громко и так неистово, отмеряя ей последние секунды.
Пугало мчалось следом, издавая повизгивающие смешки. Оно то отставало, то ускорялось, почти догоняя девушку, радостно ухало – вело свою охоту.
Джесс с легкостью перепрыгнула засохшую канаву и оказалась на земле, черной и жирной. Она в панике огляделась и поняла, что попала на кладбище – стройные ряды одинаковых надгробий тянулись до самого горизонта. Однако Джесс не могла позволить себе остановиться. Страх перед пугалом оказался сильнее страха перед могилами. И она помчалась вдоль надгробий, сбивая ноги в кровь.
Пугало вдруг прыгнуло над ее головой и приземлилось прямо перед остолбеневшей Джесс, приземлившись на колени, из дырок на которых вываливалась солома, и упираясь руками в землю.
– Тебе не стоило приходить, – мягко сказал голос за спиной девушки.
Оголенного плеча ласково коснулись чьи-то пальцы.
Джесс закричала страшно, отчаянно, почти безумно, развернулась и помчалась в другую сторону, к осколкам врезавшегося в землю самолета, чей силуэт чернел в полутьме. Позади него, кажется, виднелся дом.
До него она, однако, не добежала – опора под ее ногами вдруг пропала, и Джесс, на долю секунды зависнув в воздухе, упала в глубокую сырую яму. Перед ее глазами лишь мелькнуло надгробие с золотыми светящимися буквами: «Моя Кэнди».
