Однако было множество моментов, которые вызывали подозрения.
Кто следил за Мэлоун в ночь, когда убили Вивьен Батчелдер?
Почему не всегда удавалось засечь по камерам рефрижератор неподалеку от мест убийства?
Почему ритуал Уолша был столь странен? Для каких целей он замораживал убитых?
Как он оказался в квартире Кантвелла? Следил за Мэлоун? Или за Дайаной?
И почему почти за десять лет Мэлоун ни разу не обратила внимание на то, что ее преследует человек с поврежденной психикой? Он был так осторожен?
И самый главный вопрос – как Уолш вообще сбежал во время допроса, оглушив детективов и незамеченным выйдя из здания, полного копов?
Одним из немногих сомневающихся в деле был капитан Гиббз. Полицейский понимал, что все не так просто, как это пытается выставить окружной прокурор.
Гиббз любил самую суть.
В этом деле до сути не добрались.
Суть заменили. Суть опустили.
Подменили.
А Гиббз хотел правды. Ему не было дела до справедливости, как не было дела вообще до абстрактных понятий. Он хотел действовать по букве закона. И довести дело Холода до конца.
Работы предстояло море. Чего стоит только просмотр сотен, если не тысяч часов записи уличных видеокамер, чтобы сопоставить все факты.
Но начальство не дало добро.
Более того, Гиббзу пригрозили отстранением от должности в случае, если он начнет рыть дальше.
Капитан был в ярости.
Комиссар и окружной прокурор, на которых давили и СМИ, и генеральный прокурор, и даже мэр, просто мечтал поскорее закрыть дело Убийственного Холода. Детали этого дела их не волновали – скорее волновали собственные посты.
А Гиббз привык добиваться правды – любыми путями, в том числе силовыми. Не зря коллеги и подчиненные считали, что у него бульдожья хватка.
Он буквально только что разговаривал с окружным прокурором по телефону, и тот просто послал его к черту, заявив, что капитан перегибает палку.
– Завтра у меня интервью для двух новостных каналов. И ты понимаешь, почему я не стану говорить им, что дело этого ублюдка не будет закрыто в скором времени.
– Мы не можем упускать из виду тот факт, что в квартире Кантвелла был кто-то третий, – упрямо возразил капитан. Происходящее его злило.
– Домыслы, – устало фыркнул прокурор. – Вещественных доказательств нет. Свидетельских показаний нет. Даже на чертовых записях в видеокамерах, установленных в доме, нет никого, кроме Мэлоун и Уолша! Это дело должно быть закрыто. Понимаешь?
– А если маньяк – не Уолш? – с угрозой спросил полицейский.
– Капитан, ты своего значка лишиться собрался? – спросил прокурор прямо.
На этом разговор завершился.
Гиббз вынужден был подчиниться.
Однако отчего-то из его головы не выходила Джессика Мэлоун.
Он не верил ей.
В ее больших темных глазах он не видел правды. А глаз за двадцать пять лет в полиции повидал немало.
В ее глазах отчетливо читался страх, однако в них не было искренности.
Мэлоун показалась Гиббзу странной с того момента, как соврала насчет того, что Вивьен Батчелдер звонили около клуба.
Про звонок на телефон Дайаны Мортон Мэлоун тоже соврала. Не было никакого звонка.
В чем она соврала еще?
Совершенно некстати капитану вспомнился рассказ подчиненного, который впервые проводил допрос Мэлоун как свидетеля в участке. По его словам, телефон убитой Вивьен зазвонил и из его динамиков доносились странные звуки. Однако стоило Мэлоун уйти, как телефон моментально разрядился. И снова – никаких следов звонка.
Ее проделки?
Возможно.
Во всем этом деле было что-то странное, что-то неправильное. И Гиббз не собирался оставлять его просто так.
Он должен докопаться до сути.
Стуча пальцами по столу, капитан решил – нужно будет присмотреться к Мэлоун внимательнее.
«А не ты ли, крошка, отдавала Уолшу приказы, кого нужно убить?» – подумал он мрачно.
Нет, в ее глазах определенно не было искренности.
* * *
Джесс шла по зачарованному саду и не могла понять, куда идет и зачем. И как она тут очутилась.
Всюду был туман. Густой, подсвеченный снизу зеленым, синим и красным светом. Казалось, в это пространство сошло само северное сияние и растворилось в частицах пара.
Сквозь туман тускло чернели неподвижные ветви голых деревьев.
Джесс казалось, что ее окружают скелеты, и она зябко ежилась, с тревогой глядя по сторонам и пытаясь разглядеть очертания какого-нибудь здания или силуэты людей.
Чувство тревоги не отпускало. Туман нес в себе опасность. Завораживал. Скрывал кошмары.
Джесс шла в надежде выбраться из сада.
Сначала она услышала скрип. Затем разглядела в клубах тумана висельника. Он висел на толстом суку поникшего высокого дерева и раскачивался в воздухе. Скрипела веревка, затянутая петлей у него на шее.
Мертвец приподнял голову. Тлеющие углы глаз уставились на Джесс.
Ствол дерева оскалился, обнажив острые хищные зубы. Заурчало. Тонкие угольные ветви зашевелились, потянулись к Джесс.
Она резко остановилась, не в силах оторвать взгляда от страшной сюрреалистичной картины. Она с трудом смогла развернуться и побежать в обратную сторону.
– Стой! Стой! Стой! – скрежетали ей вслед.
Джесс споткнулась обо что-то и полетела на черную жирную землю, с ужасом видя, как из-под нее тянется к ней бледная рука с черными ногтями и трупными пятнами.
Позади радостно заухала сова. Послышался тяжелый топот. Скрип веревки стал невыносимо громким. Как будто у дерева выросли ноги и теперь оно мчалось к Джесс, болтая туда-сюда повешенным.
Всхлипывая, Джесс отползла в сторону, и рука потянулась за ней.
Она хотела коснуться бедра девушки – то ли хотела погладить, то ли вспороть ее кожу, но не успела ничего сделать.
Туман ожил. Белые клубы взвились вверх, резко опустились и расступились, формируя арку, из которой бил лунный свет.
– Тихо. Это гостья, – раздался шепот. Мужской, плавный, и от него по позвоночнику поползли мурашки.
– Тихо-тихо. Прочь, – повторял шепот. – Гостья.
Рука с чавканьем зарылась в землю. Сова замолчала. Топота тоже не стало слышно.
Туман послушно отполз от Джесс, с шелестом скрылся за деревьями.
Из лунной арки вышел человек. Мужчина. Молодой – не больше тридцати.
Джесс никогда его прежде не видела. Высокий, худой, одетый в молочного цвета плащ с капюшоном. Светлые, почти белые волосы, собранные сзади в короткий хвост. Тонкие черты лица. Близко посаженные светлые глаза. Бровей и ресниц не было видно, и оттого казалось, что у незнакомца одухотворенное неземное лицо.
