– Суздальский князь просит у нас помощи, – говорил он, – у него возникли трудности со сбором дани на своей земле. В некоторых сёлах язычники бунтуют против христианской веры, к тому же, там, как известно, водится много упырей, которые разоряют дворы простого люда и убивают христиан.
– Сколько он платит? – живо отозвался Садко.
– Об этом говори с суздальскими боярами. Но князь может позволить себе оплатить помощь только одной из трёх наших дружин. Я сразу сказал, что не поеду. Остаются дружины Садка и Вольги. Решайте, хочет ли кто из вас ехать на суздальскую землю?
– Я поеду, – снова говорил Садко. – Пускай только платят.
– Да куда тебя несёт? – произнёс Потамий Хромой, – ты же ещё от ран не оправился. Еле живой ходишь.
– Да я живее всех живых, – прокричал даже с какой-то яростью Садко и поднялся на ноги, но тут же замешкался и, улыбаясь, продолжил, – к тому же, разве кто-то ещё так любит деньги, как их люблю я?
Теперь богатыри рассмеялись, все, кроме Вольги, который был как-то серьёзен, и даже чем-то встревожен.
– Эх, так и быть, отправляйся, – согласился Василий. – О плате потом с боярами потолкуешь.
И Садко на радостях даже бросил на пол шапку да и пустился в пляс прямо в избе. Пару раз присел, ударил сапогами о пол, да сел на месте. После всех переговоров Вольга говорил с ним уже наедине.
– Какая нужда тебя так тянет в Суздаль? – спрашивал Святослав.
– Я же богатырь, это мой долг, – с улыбкой отвечал Садко.
– Не куражься, – схватил его за руку Вольга, – признайся, к ведьме тебя потянуло? Забыть её не можешь? А ведь я тебя предупреждал.
– Эх, Слава, Слава, – вырывался у него Садко, – плохо-то ты меня знаешь. У меня в жизни есть лишь одна любовь – деньги. Ради них я и иду на всё.
Впрочем, невозможно было понять, шутит Садко или говорит серьёзно, он всё время улыбался, и Святослав в итоге поверил, что друг вовсе не тяготится тоской по белокурой ведьме. Позже Вольга принялся его по-дружески наставлять.
– Лучший способ убить упыря – это срубить ему голову. Но это не просто. Легче изрубить его в бою, а потом добить. Мёртвые тела лучше сжигать. Помни, они бояться огня и солнечного света. И никогда, слышишь, никогда не нападай на них ночью. Они становятся сильнее в несколько раз. Помнишь, как мой наставник Радогость столкнулся с ними в ночном бою? Днём бы он их всех разорвал бы и остался жив. Так, что ещё? Если нет возможности или времени сжечь тела, тогда лучше всем убитым вогнать кол в сердце, лучше осиновый, осина почти не гниёт, долго продержится. Другое дерево может сгнить быстрее, чем дотлеет тело упыря, и тогда есть шанс, что он вернётся к жизни.
– А как убивают упырей оборотни? – полюбопытствовал Садко.
– Мы перегрызаем им горло или вырываем сердца. Сердце – это тоже их слабое место.
– А, может, тогда изготовить стрелы из осины и стрелять им прямо в сердце? Будет сложно попасть, но я не промахнусь.
– Хорошая мысль, – согласился Вольга.
Наконец, они обнялись, Садко уселся на коня и отправился в путь. Святослава ещё мучили подозрения, но он хотел надеяться на лучшее. Садко меж тем ударил в бока своего коня и догнал старого товарища – Хому Горбатого.
– Я когда плавал в Ромейскую Державу, – заговорил старшина, – видел там такого интересного коня. Огромный, мохнатый, и с большим горбом на спине. Они называли его – верблюд. Вот надо тебе такого прикупить. Ты горбатый, он горбатый, отличная пара, а, как думаешь?
– Врёшь, – отвечал, улыбаясь, Хома, – это, поди, твоя жена была, мохнатая и горбатая. И фырчит в постели, как лошадь.
– Ах ты, рожа, – выругался Садко, едва сдерживая смех. Но Хома уже ударил своего коня в боки и погнал вперёд. При этом оба хохотали и потому с трудом управлялись со своими скакунами. Когда эти двоя были вместе, им никогда не было скучно, а потому и предстоящая служба у суздальского князя виделась как очередное лёгкое приключение, в то время, как она вовсе не обещала быть лёгкой. Хоть Суздаль и платил дань Ростову, чуди здесь жило гораздо меньше, большая часть населения состояла из племени кривичей. В своё время колдуны с огнём и мечом прошлись по этой земле и истребили здесь немало волхвов старой веры. Это сильно затрудняло сбор дани, поскольку народ был теперь ещё зол за старые обиды. К тому же, уже шли слухи, что там, где христианство глубоко пустил свои корни на Руси, размер дани резко возрос. Князья и бояре забирали у некоторых хуторян все излишки, оставляя лишь на пропитание. И вовсе не из жадности, а, чтобы держать земский люд в покорности. Тех же, кто скрывал излишки, жестоко наказывали, тех, кто бунтовали, жестоко подавляли. Прежде суздальский вождь (а тогда он именовался не князем и не воеводой, а именно вождём) собирал столько дани, сколько было необходимо для хорошего пропитания и его дружины, и немного на городские нужды. Взамен вождь и дружина обязались защищать сельских жителей от врагов с чужих земель: кочевников, других бояр и князей, разбойников и даже от упырей. Но сбор дани этой осенью на киевской и новгородской земле показал, что теперь власть стремилась снять с себя обязательства перед народом и не просто пропитаться за его счёт, а обогатиться. Это оправдывалось нуждами торговли, чтобы торговать с богатыми соседями, вождь и бояре должны быть тоже очень богаты. Товара тогда с разных концов шло много, весь диковинный, полезный и очень дорогой. И если до этого князья и бояре торговали лишь с теми, кого знали лично, теперь выходили на публичный рынок, здесь работали совсем другие правила. Во-первых, дальние переходы кишели разбойниками, и потому нужно было либо иметь хорошую вооружённую защиту от лихих людей, либо уметь договариваться с лиходеями, чтобы отдавать им не всё, а лишь какую-то долю от товара в обмен на защиту от других разбойников. Всё это повышало стоимость товара. А во-вторых, на большом публичном рынке всё решали уже не личные знакомства и военная сила, а совсем другие факторы. Купцы из разных стран теперь объединялись в гильдии и союзы, и чтобы попасть в такой союз, нужно было сначала доказать свою платёжеспособность, а не редко ещё и сделать немалые взносы в общий фонд.
И вся эта мировая торговля теперь оправдывалась тем, что она способствовала объединению всего мира в единое целое и способствовала распространению и господству христианства в мире. Христианское учение с одной стороны исповедовало воздержание и аскетизм, с другой стороны говорило и неминуемом Апокалипсисе, до которого нужно было как можно большей людей на земле сделать христианами, чтобы пополнить ряды воинства Христова в последней битве. Всё это очень способствовало формированию и закреплению новой экономической системы. Сложнее всего теперь приходилось муромскому князю Всеволоду Додону. Осада Чернигова требовала немалых средств, а ещё нужно было конкурировать с Киевом и Новгородом. Поэтому князь Всеволод должен был собирать столько же дани, сколько собирали теперь христиане. Но Додон был язычником. В результате, муромские и черниговские земледельцы, с которых князь в ту осень собирал дань, не почувствовали большой разницы между христианами и язычниками. Более того, Всеволод привёл с собой на полюдье ещё и печенегов – чужеземцев, которые не разумели даже русскую речь. Может, поэтому князь Владимир и не боялся Додона, потому что был уверен, что и без оружия потомка Олега деньгой перешибёт. Киев теперь разбогател невероятно, и даже те бояре, что в душе ещё были против христианства, теперь начинали признавать большую пользу от этой веры. Всеволод никак теперь не мог догнать своего соперника, хоть и собирал в тот год почти со всей богатой черниговской земли. Постепенно приходило понимание, что никакой военный успех не принесёт ему победы над христианством. Времена, когда всё решала воинская сила и отвага, уходили в прошлое.
