– Что ты наделал, дурак? – кричал он, – ты всех нас погубишь.
– Неужели ты думал, что я позволю убить собственного сына? Да пусть хоть все боги проклянут меня, я всё равно не отдам им своё дитя.
– Чёрт бы тебя побрал! – выругался Святослав.
– Ну, братцы, не ссорьтесь, – вмешался Василий. – Пойдём, Садко, выпьем, заодно и расскажешь нам о своих приключениях. Кое-что мне уже поведали, и это уже многих удивило.
Садко взялся за гусли и повторил для друзей рассказ обо всём, что произошло с ним в это время, включая надувательство суздальского князя, вождя Голову и ведьму Ортану с её прелестной дочкой.
– Да уж, ну дела, – молвил Василий, – я смотрю, ты не скучал.
– Что с девкой делать будем, воевода? – спрашивал Святослав, – мать Садка уже боится с ней одна дома оставаться. Слухи нехорошие идут. Она же ведьма. Лучше её вообще из города вывести.
– Я тебе вывезу, – ощетинился Садко. – Пока сына не родит, здесь будет. Только надо куда-нибудь в другое место её переселить. Чтобы присмотр был, чтобы она ребёнка моего богам не отдала.
– Пусть пока у меня поживёт, – вымолвил вдруг Василий, – а что, двор у меня большой. Ей места хватит. А когда родит, там уже будем решать. А ты, Свят, прежде чем перечить, подумай лучше, как нам эту Голову одолеть.
– Я посоветуюсь с волхвами, – отвечал ему Вольга.
– А суздальского вождя мы ещё как-нибудь навестим, – говорил воевода, снова обращаясь к Садку, – бороду-то ему отрежем.
И богатыри дружно рассмеялись в такт смеху Василия.
– Эх, добрый ты человек, Вася, – говорил немного позже Святослав, когда почти все уже были пьяны, а многие и вовсе разошлись по домам.
– Напрасно, воевода, ты своих врагов жалеешь.
– Знаешь, у ромеев в древности такой порядок был, – отвечал Василий, – они считали, что война не закончена, пока своего врага они не сделали другом. Вот и я хочу так же, благородно. Может, и эта девчонка исправится.
– Не исправится, – покачал головой в ответ Вольга. – Наши враги не чужеземцы и не дикари. С ними нельзя договориться, это чистокровные колдуны, чародеи по праву рождения, и они всегда останутся такими. Людьми мы их уже не сделаем.
Василий ничего ему не ответил тогда. Решение было принято, и вскоре Вольга так же отправился домой. А затем ушёл с гуслями в руках и Садко. Проходя мимо дома своей матери, он на мгновение остановился. Время было уже позднее, ночное, а домой в Славенском конце путь был не близкий. Остаться ночевать здесь? Раньше Садко мог себе такое позволить, теперь же, даже если бы он не коснулся Алёны, из этого непременно вышел бы скандал. Рассудив так, богатырь плюнул и пошёл в Славенский конец.
Глава 13.
Зима.
Богатыри явно были не готовы к холодам, и потому, когда они возвращались с Владимирской заставы, то все продрогли, их бороды стали колючими, как иглы ежа, изо рта повалил пар. Василий Буслаев впервые пожалел, что брил бороду, поскольку его лицо начинало замерзать на холоде. В конце концов и воевода отпустил щетину, которая по дороге до Новгорода успела уже густо разрастись. Именно в таком виде он и явился домой. Здесь, в Людином конце Василий обладал властью, сравнимой с княжеской, и потому наконец-то мог отдохнуть и расслабиться. Мать – Амелфа Тимофеевна несколько постарела за время его отсутствия, и видно было, что переживая за сына, пролила не мало слёз. Отдохнув с дороги, Василий отправился к кузнецу Людоте, который в детстве во многом заменял ему отца и обучил, как следует, кузнечному делу. Бородатый кузнец рассказал воеводе обо всём, что произошло в городе в его отсутствие.
– Добрыня всё не знает, как заставить нас исправно платить подати, – говорил Людота, растянувшись на лавке возле очага, – подати ведь выросли в несколько раз, да ещё каждый должен десятину церкви платить. Народ от этого доходы стал скрывать, всех гостей из Славенского конца встречать дубинами. Тут ещё весной много таких стычек было на мосту. Хотели даже нам нового голову назначить, временно как бы. Сажали на это место сына Чурилы, но народ его не принял. К тому же, все ещё винят Добрыню за пожар, что он у нас устроил, и, говорят, что он ещё сам должен нам, а не мы ему. Веру новую народ принимает плохо, но, как ты крестился, так многие стали чаще заходить в храм. Но ведь прошлого не переделаешь. Раньше у многих богатых людей было по две, а то и больше жён и всяких приживальщиц, и у всех дети. Христианство это запретило. Что же им теперь, всех жён с детьми на улицу выставить, оставить только одну? Хорошо, что суд у нас ещё не христианский, а такой же, как в старину. И праздники старые остались, только мы их теперь переделываем на христианский манер и так же отмечаем. День Перуна нарекли днём Ильи Пророка, день Купалы днём Ивана Купалы, а день Коляды нарекли днём рождения Христа. Только народ как и прежде в этот день колядует.
– Да-а-а, – затянул Василий Буслаев, – туго вам тут без меня жилось. Но ничего, Людота, я вернулся, теперь другая жизнь начнётся. Теперь всё в Новгороде будет по-нашему.
Костя Новоторжанин явился домой весь продрогший, с колючей бородой, весь покрытый снегом, облачённый в меха поверх холодной кольчуги. С порога его встретила жена. Богатырь крепко обнял её и поцеловал, но Ольга лишь задрожала и поморщилась от холода. В избе послышался детский плач, она быстро убежала. Совсем не так Костя представлял себе встречу с любимой. Он подошёл к колыбели, в которой спал его сын. Маленькое беспомощное дитя, разумеется, не узнало его и даже испугалось. Ребёнок почувствовал холод, идущий от гостя и расплакался ещё сильнее. Костя изо всех сил пытался пробудить в себе прежние нежные чувства к своей семье, но что-то внутри говорило: не время для нежностей, враг может напасть в любой момент. И снова перед глазами возникали образы безобразных оборотней, жестоких и диких печенегов, колдунов и грязевых монстров под сверкающим небом, кровь и грязь, смерть и боль. Костя обнимал своих родных, но на сердце у него не было покоя. Ночью он пытался быть нежным со своей женой, но был как-то слишком груб. Без долгих ласк богатырь получил удовлетворение и быстро заснул. Сон его был беспокойным и полным кошмаров.
Но ни один Костя пришёл другим с этой войны. Все богатыри мысленно были ещё на войне. Они не могли находиться долго дома, со своими семьями и собирались вместе, чтобы напиться спиртного или отправиться на охоту. Сразу после застолья в Людином конце на охоту ушёл и Святослав Вольга. Многие богатыри ушли с ним и не появлялись в Новгороде почти неделю, после чего пришли с тушами убитых ими зверей. Вольга не побоялся разбудить медведя, спящего в берлоге, и при помощи товарищей одолел его и заколол своим копьём. Садко после того, как переправил Алёну в дом к Василию Буслаеву, думал, что теперь она станет ближе к нему. Но его ожидания не оправдались. Теперь её взялся защищать Василий, который объяснял это тем, что хочет соблюсти приличия и спасти друга от злых языков. Но Садко видел, как смотрит его друг на юную чародейку, и понимал, что долго не живший без женской ласки Василий теперь, очевидно, стал привязываться к единственному юному женскому существу, которое находилось рядом с ним. Это Садка не пугало, тревожило его другое. Алёна была не простой женщиной, как те, с которым был прежде близок Василий. Она была из тех, кого можно было назвать знатными. Гордая, умная, владела грамотой. Именно такова была идеальная пара в представлении Василия. Поскольку он в своё время лишился знатного статуса, то брак со знатными женщинами был для него недоступен. Теперь же с ним в одном доме жила женщина, которую по характеру можно было причислить к знати. Садко поздно осознал свою ошибку и в отчаянии даже запил. Но даже уйти в запой ему не дали. Явился Добрыня, взял его за шиворот, как провинившегося кота и окунул в бочку с водой. Князь не мог позволить, чтобы крестник так позорил его. Когда Садко пришёл в себя, ему тут же нашли дело, чтобы не скучал. Василий же в эту зиму проводил много времени в кузнице. Здесь он тоже спускал пар, поскольку боевая ярость не давала покоя и ему. У Людоты воевода вкладывал в звонкий металл всю свою злобу, нанося по нему удары молотом. Время от времени к нему стала приходить Алёна, приносить ему еды.
