– Что ж, князь, хорошо ты надо мною потешился, – торжествовал теперь Василий Буслаев, – грамотно всё подстроил, ничего не скажешь. Теперь позволь же и мне свой суд вершить. Ты совершенно беззаконно казнил боярина Буслая, заплатил Вахрамею, чтобы тот принёс его в жертву, поскольку колдуны отказались. Ты оскорблял и казнил знатных людей, ты во время крещения поджёг город и многих людей тогда погубил. Признаёшь ли ты свою вину или нет?
Пока Василий говорил, он всё напирал и напирал, и, если бы Садко и другие не схватили его, возможно, случилось бы непоправимое.
– Я – князь Новгородский, – бросил ему Добрыня, – кто посмеет меня судить?
– Новгородская дружина. Знатные люди должны судить тебя, чтобы решить, можешь ли ты называться знатным или нет.
– Братья, братья, – встал между ними отец Иоаким, – что я вижу здесь? Вы потрясаете меня до глубины души. Вспоминаете свои старые обиды, таите злобу друг на друга. Забыли, что после того, как вы крестились, вы стали все братьями друг другу, братьями во Христе? И теперь, когда вы ссоритесь, слёзы вырываются из моих глаз. Только одному Богу решать, кого казнить, а кого миловать, кого считать виновным, а кого невинным, соверши он хоть тысячи злодеяний. Ибо замысел Бога нам неведом, и не видно нам всего того, что видно ему. От имени Господа нашего я прощаю все вины Добрыне, сыну Малка, я прощаю грехи Василия, сына Буслая. Пусть идёт себе с миром и остаётся, как и прежде, богатырским воеводой. Такова воля Божья.
Добрыня выслушал архиепископа не без злобы, но вскоре вынужден был признать, что такое решение сейчас было самым подходящим. Иначе кровопролития было бы не избежать, Новгород бы раскололся. И враги непременно бы этим воспользовались. И Добрыня согласился тогда отпустить Василия Буслаева. Радости Садка в тот день не было предела, как и радости других богатырей. Народ же и вовсе, увидев выходящего Василия, тут же поднял на его руки и так понёс через весь город. Своё торжественное шествие они начали ещё в Славенском конце, а закончили в Людином, где празднование продолжилось уже с вином и танцами. Добрыня же чуть позже говорил со Стояном Воробьём наедине, и был хмур, как туча.
– Сборище у думской избы – твоих рук дело? – спрашивал он.
– Что ты, князь, здесь твой крестник постарался, – отвечал Стоян, – то есть не напрямую, дружина бы его не послушала, а косвенно. Своими песнями и сказками он сделал Василия Буслаева героем в глазах народа, непобедимым, с нечеловеческой силой. А от себя добавлю, что такой герой сейчас нужен Новгороду. Именно христианской веры. Ведь на Руси ещё нет своих христианских святых, да и сразу они нигде не появляются. А герои нужны, как примеры, которые будут привлекать людей в новую веру.
– Тоже мне герой, – с неприязнью говорил Добрыня. – И теперь вы этого героя хотите сделать тысяцким? Он же всю власть на себя перетянет. Дань будет собирать не по новому, а по старому порядку, мы станем беднее всех на Руси, по миру пойдём с протянутой рукой.
– Ничего, мы чай не дураки, придумаем что-нибудь, – отвечал лишь ему тогда Стоян. В тот день Добрыня уверовал, что Василий Буслаев действительно непобедимый. Ничто не могло его взять, настоящий дружинник. Таких бы с сотню, и Новгород мог бы ничего не бояться. В глубине души Добрыня это понимал, как понимал и то, что Василий такой один, а потому его власть в городе может превратиться в тиранию.
Глава 16.
Письмо от врага.
Новгородцы были сильно потрясены событиями этой зимы. Сначала страшные убийства, затем суд над богатырским воеводой. Богатырям теперь нужно было бороться ещё и с друзьями, а не только с врагами, и с самым главным врагом, угрожавшим им упырём, вырвавшимся из мира мёртвых. Великое зло пробудилось, и теперь бродило по земле, желая только одного – убивать. Оно могло воплотиться где угодно: в Новгороде, в Чернигове, в Киеве, даже в Царьграде. Никто не знал, как ему противостоять, как отправить этого демона обратно за Калинов мост. Говорили, что упырей на том свете ожидает страшная участь, они буквально пропадали в небытие, в то время как другие умершие, по языческим повериям, становились тем, кем были при жизни. Богач становился богачём, раб – рабом, свободный – свободным человеком. И всё же, одному кровососу удалось вырваться из этого небытия. Как смог он сделать то, что до него не удавалось ни одному упырю? Никто этого не знал. Меж тем, зима подходила к концу, и пока в Новгороде злой дух больше никак себя не проявлял. Дураки и слабоумные так и оставались слабоумными. Видимо, потому, что богатыри теперь всё время ожидали возвращения злого духа, он и не возвращался. Боялся ли он богатырей или просто решил, что раз они знают о нём, ему уже не удастся их рассорить друг с другом? Следовательно, в Новгороде ему больше делать нечего. И всё же, Василий постоянно терзался размышлениями о том, как можно было бы уничтожить это существо. Кто может это знать? Ответ всегда был лишь один: Вахрамей Соловей. Чародей создал своего бессмертного монстра, возможно, вскоре он и сам планировал победить смерть, кому, как не ему знать тайну злого духа ламия? Но Вахрамей считался ещё лютым врагом Василия, он ни за что не стал бы открывать богатырю свой секрет. Задача казалась неразрешимой, а зима казалась бесконечной. Скука завладевала воеводой. Но какого же было его удивление, когда гонец передал ему письмо на пергаменте, и не от абы кого, а от самого Вахрамея. В ту зиму Василий много времени проводил в кузнице у Людоты. Сюда к нему часто приходили друзья, в особенности старый товарищ – Костя Новоторжанин. Ему-то воевода первому и рассказал о письме своего врага.
– Дружбу предлагает, представляешь, – дивился Василий, – говорит, колдуны и тебе, и мне поперёк горла стоят, давай объединимся и вместе их одолеем. Предлагает встретиться на восточном берегу Ильмень-озера.
– Нельзя Вахрамею верить, – молвил Костя. – Вспомни Кощея, вспомни Леона.
– Я помню, – отвечал ему Василий, – но сейчас нам нужно о другом подумать. А именно, о том, какой следующий шаг сделает Добрыня? В том, что будет следующий шаг, я не сомневаюсь. Он меня никогда не простит теперь. Вече зимой никто собирать не будет, это даёт ему время. После нового года будут выбирать нового тысяцкого, и до той поры Добрыня должен что-то придумать, чтобы помешать мне занять это место.
– Один Бог знает, что там у него на уме, – отвечал лишь Костя.
– Я знаю, что у него на уме. Он попытается объявить меня предателем. Мол, раз у меня чародейка живёт, значит, я тайно поддерживаю колдунов.
– Честно признаться, Вася, думаю, ведьма эта тебя сильно портит. Нехорошо ты с ней живёшь, не по-христиански, а я вижу, что ты уже привязался к ней.
– Эх, Костя, Костя, – вздыхал в ответ Василий, – ты посмотри, ещё половина Руси живёт не по-христиански. В городах-то многие язычники, а в хуторах так почти все. Сразу это всё не изменить, тут нужно время, много времени.
– Ты не простой человек, ты воевода богатырей. Тебе-то как раз такая греховная связь в первую очередь запрещена.
– Да нет ещё никакой связи, Костя, уймись ты. В общем, что я думаю. Чтобы опередить Добрыню, нужно нам собраться, и всех колдунов перебить. Их осталось всего два клана. Один – клан Змея, пропадает неизвестно где, другой, клан Огненного Быка, обитает на острове Руяне. Туда добраться можно, хоть и не просто. Тогда убиваем сразу двух зайцев. Благими делами я искуплю обвинения, что мне предъявили на суде, и в предательстве меня обвинить никто не сможет. И тогда, хочет Добрыня или нет, а я стану тысяцким.
