Некоторые звери ждали своей очереди с величайшей выдержкой, но потом подолгу задерживались в хлеве, и волу пришлось попросить удалиться каменную куницу, белку, барсука, – те никак не хотели уходить.
Несколько ночных бабочек воспользовались тем, что их расцветка совпадала с цветом стропил, и остались на ночь. Однако первые же лучи солнца разоблачили полуночниц, и Иосиф, который никому не хотел покровительствовать, немедленно их прогнал.
Мух тоже пригласили удалиться, те, в силу природной недоброжелательности, остались, мотивируя это тем, что всегда были здесь. Иосиф просто не знал, как их уговорить.
От сверхъестественных явлений и событий, происходивших вокруг вола, у него то и дело перехватывало горло. Научившись задерживать дыхание, как это делают аскеты в Азии, вол стал мечтателем, и, хотя радость от величия происходящего смешивалась с покорностью и смирением, он познал мгновения настоящего экстаза. Тем не менее вол был животным невероятно совестливым, именно совесть руководила всеми его поступками, и это почему-то мешало ему представлять в своих мечтаниях ангелов и святых. Он видел их лишь тогда, когда они и в самом деле появлялись поблизости.
«Бедный я, бедный, – думал вол, напуганный этими появлениями, – ведь я всего лишь вьючное животное. Или всё-таки демон? Почему у меня такие же рога, как у него, – у меня, который никогда не творил зла? А может, я всего лишь колдун?»
Иосиф не мог не заметить, каким беспокойным стал вол, худевший прямо на глазах.
– Иди на луга и поешь там! – повышал он голос. – Ты целыми днями путаешься под ногами. Скоро от тебя останутся кожа да кости.
И вол с ослом ушли.
– Верно, ты очень худ, – заметил осёл. – Твои кости так заострились, что скоро по всему телу вырастут рога.
– Хватит о рогах!
И вол сказал тогда себе:
«Он прав. Да, надо жить дальше. Возьмём, например, эту роскошную охапку зелени. Или эту. Что, неужели это отрава? Нет, я просто не чувствую голода. Как же прекрасен Младенец! А эти большие создания, которые влетают и вылетают, овевая нас непрестанно машущими крыльями? Весь этот небесный мир, который с такой лёгкостью проникает, не пачкаясь, в наш простой хлев. Ладно, вол, жуй свою жвачку и не думай больше об этом. А ещё не позволяй себе просыпаться от счастья, которое вытаскивает тебя за уши из сна прямо посреди ночи. И не стой подолгу возле яслей, преклонив одно колено, пока оно не заболит. У тебя шкура стёрлась до костей, ещё немного, и твои раны облепят мухи».
Однажды наступил черёд созвездия Тельца дежурить на тёмном полотнище ночного неба над яслями. Огненно-красный глаз Альдебарана величественно сиял совсем близко. Казалось, воловьи рога и бока украшены огромными драгоценными камнями. Вол гордился тем, как хорошо охраняют ребёнка.
Все мирно спали. Уши осла доверчиво поникли. Но вол, хотя его и подбадривало сверхъестественное присутствие родственного и дружественного созвездия, чувствовал необыкновенную слабость. Он размышлял о жертвах, которые принёс ради Младенца, о бесполезных бдениях возле яслей, о своих слабых попытках обезопасить Иисуса.
«Видит ли меня созвездие Тельца? – думал он. – Знает ли этот огромный красный глаз, что так грозно сверкает, о моём существовании? Ведь эти звёзды сияют так высоко, они так далеки, что непонятно даже, каким боком они смотрят».
Внезапно Иосиф, который уже несколько минут ворочался на своём ложе, встал и воздел руки к небу. Всегда такой сдержанный в жестах и словах, он разбудил всех, даже Младенца.
– Я видел во сне Господа. Нам нужно немедленно уходить. Это всё Ирод. Он озлился на Иисуса.
Дева схватила Сына и прижала к себе, будто царь иудеев уже стоял на пороге с большим мясницким ножом в руке. Осёл поднялся на ноги.
– А этот? – спросил Иосиф Деву, показывая на вола.
– Мне кажется, он слишком слаб, чтобы отправиться в путь вместе с нами.
Вол хотел показать, что с ним всё в порядке. Он сделал невероятное усилие, чтобы подняться, но никогда ещё не чувствовал себя так крепко прикованным к земле. Тогда, моля о помощи, он устремил свой взгляд на созвездие Тельца. Только на него он и мог сейчас уповать, стремясь отправиться в путь. Небесный бык не шелохнулся, вол всегда мог видеть только его профиль, а глаз всегда был огненно-красным.
– Уже много дней он ничего не ел, – сказала Дева Иосифу.
«О-о! Я понимаю, они хотят оставить меня здесь, – подумал вол. – Всё было слишком прекрасно, чтобы длиться ещё и ещё. Впрочем, в пути я выглядел бы костлявым, всё время отстающим призраком. Мои рёбра уже устали от шкуры, мне ничего не хочется, пора собираться на небесные пастбища».
Осёл подошёл и потёрся своей мордой о морду друга, давая ему знать, что Дева уже вверила вола заботам соседки и попросила добрую женщину ни в чём ему не отказывать после того, как семейство отправится в путь.
Но вол лежал, смежив веки, полностью раздавленный происходящим. Дева приласкала его.
– Конечно же, мы никуда не уходим! – воскликнула она. – Это всё только затем, чтобы попугать тебя.
– Разумеется, – подхватил Иосиф. – Мы тотчас же вернёмся. Кто отправляется в дальний путь посреди ночи?!
– Ночь прекрасна! – продолжала Дева. – Мы хотим, чтобы Младенец подышал свежим ночным воздухом, последние дни он что-то побледнел.
– Святая правда! – подтвердил Иосиф.
Но то была святая ложь. Вол всё понимал и не хотел мешать сборам, поэтому сделал вид, что впал в глубокий сон. И это была святая ложь с его стороны.
– Он заснул, – прошептала Дева. – Давайте положим рядом с ним солому из яслей, чтобы он ни в чём не нуждался, когда проснётся. Оставим рядом флейту, чтобы он мог до неё дотянуться, он ведь так любит играть на ней, когда никого нет поблизости.
Они собираются выходить. Скрипит дверь хлева.
«Давно надо было её смазать», – думает Иосиф, боясь разбудить вола, но тот по-прежнему притворяется спящим.
Дверь осторожно закрывается.
И в то время, когда осёл, друг по хлеву, шаг за шагом начинает приближаться к спасительному Египту, глаза вола неотрывно прикованы к соломе, на которой только что лежал Младенец Иисус. Вол прекрасно знает, что никогда не прикоснётся ни к этой соломе, ни к флейте.
Созвездие Тельца стремительно возвращается в зенит и одним ударом рога пригвождает себя к небу в том самом месте, которое оно больше никогда не покинет.
