– Леш, а чего мы с тобой не видели на старой мельнице? – осторожно спросила Эля.
– Мы там с тобой ничего не видели, – резонно ответил Алешка. – А там много интересного.
– Знаешь, Леш, много интересного на пруду. И в парке тоже. Там качели есть.
– Боишься? – прямо спросил Алешка.
– Волнуюсь, – покривила душой Эля. – Пойдем, я лучше твой портрет нарисую.
– Чем же это лучше? А то я не видел, как ты рисуешь.
И Алешка отважно зашагал к старой развалине – мельнице, где шляются колдуны-мельники и другие вредные существа. Эля поплелась за ним, сжимая в руке большой кухонный нож, похожий на меч.
Здание мельницы было в виде мрачных руин. Когда-то сложенное из ровно обтесанных камней, сейчас оно напоминало домик из детских кубиков, на который наступила неосторожная или злая нога взрослого.
Вместо двери зиял во всю стену неровно очерченный провал, будто скалило редкие зубы громадное чудовище. Окон вообще не было, только дыры в прогнившей крыше.
Алешка заглянул внутрь:
– Таких помоек и у нас хватает.
Помойка не помойка, а свалка – точно. Нагромождение битых и замшелых камней, трухлявые доски, битые бутылки, пакеты от сока и прочая неопрятная дрянь.
Эля, глянув на эту «красоту» через Алешкино плечо, шепнула:
– А у вас в России все мальчики любят лазить по свалкам?
– Не все, – буркнул Алешка. – Только романтики. Вроде тебя.
Алешка разглядывал весь этот хаос и… Да ничего он не видел. Камни и мусор. А вот Эля… Что значит художник. Что значит зоркий глаз…
– Леш, ты видишь? Что ты видишь? Смотри внимательней.
– Вижу, – сказал Алешка. – Ведро без донышка вижу. Покрышку дырявую. А ты?
– А я, Леш, вижу тропочку.
– Чего?
– Вот посмотри – она как бы вьется среди камней. Петляет. Видишь?
Алешка послушно и внимательно вгляделся. И в самом деле ему показалось, что в темноту здания ведет будто чуть расчищенная дорожка.
– Я так и знал, – нахально сказал он. – По этой тропке всякая нечисть по ночам шляется.
Странно высказался: то ли Эльку хотел немного напугать, то ли себя приободрить. Так или иначе, он достал спичечный коробок и зажег свечу в фонаре. Здесь, где было относительно светло, этот желтый и робкий язычок не добавил им ни бодрости, ни света.
– Эль, – сказал Алешка, – ты оставайся здесь, ладно? Я пойду один. А если долго меня не будет, ты иди за помощью. Пусть меня найдут.
– Нет уж! – отрезала Эля. – Пусть уж нас двоих найдут. Если нас долго не будет.
Спотыкаясь, держась за руки, они пошли в глубь здания. Фонарик светил все ярче. Значит, вокруг становилось все темнее. И самое интересное – они действительно шли будто проложенной и протоптанной тропкой. Будто кто-то специально расчистил среди камней и мусора узкую дорожку. Но вот куда она вела, эта дорожка?
Алешка мне потом рассказывал, что он ни за что не пошел бы этой таинственной тропой, если бы рядом с ним не было Эли. Рядом с ней ему хотелось быть смелым и отважным…
Но вот дорожка кончилась. Перед ними была сырая каменная стена. В трещинах, покрытая влажным мхом.
– Ну и хорошо, – сказала Эля с облегчением. – Пошли обратно.
Алешка встал на какую-то железяку, вроде большой крышки от большой бочки, поднял повыше фонарь, поводил им вдоль стены. Ни дверей, ни окон. Ни щелочки.
– Леш, – шепнула Эля, – знаешь что…
– Знаю, знаю, – отмахнулся он. – Автопортреты пойдем писать, да?
– Нет, – Эля зашептала еще жарче. – Вынь свечу из фонаря.
– На фига?
– Ты не романтик, Леша. Ты читал когда-нибудь, что язычок свечи колеблется от сквозняка?
Алешка повернулся к Эле и с удивлением ее оглядел. Даже осветил фонарем сверху донизу. И сказал с уважением:
– Какая ты умная! – И тут же поправился: – Я пошутил.
Да, Ватсоны тоже могут пригодиться.
Алешка откинул нагретую дверцу фонаря, выковырял из него свечу и стал снова водить ею вдоль стены. Язычок немного подрагивал, но ничего существенного не показал.
– Повыше, – сказала Эля. – Теперь пониже. Ни фига! – освоила русские выражения.
Чем ниже Алешка опускал свечу, тем сильнее клонилось ее пламя.
В самом низу язычок затрепетал и погас. Алешка опустил руку к самому полу.
– Дует! – сказал он. – Где-то здесь дыра. – Он почиркал спичкой и снова зажег свечу. И отдал ее Эле: – Держи. А я буду искать. Эту дыру.
– Ты на ней стоишь, – сказала Эля.
Алешка даже вздрогнул. Это не слабо – на дыре стоять.
Он шагнул в сторону, взял у Эли кухонный меч и поддел край круглой железяки.
Вот так вот! Она довольно легко сдвинулась с места, и из черного провала дохнул на них холодный влажный воздух.
И тут до Алешки дошло! Это, наверное, и есть вход в подземный водяной канал для снабжения замка водой на случай осады. Когда-то вход в него загромоздили и засыпали, а когда-то кто-то его расковырял. Чтобы тайно проникать в замок. В этом Алешка уже не сомневался.
А вот что делать дальше – тут были большие сомнения. Да что говорить – просто было страшно. Спускаться в древнее подземелье, где неизвестно, что тебя ждет, и неизвестно, куда оно тебя приведет.
Алешка испытал большой соблазн задвинуть эту круглую железяку на место да еще навалить на нее камней потяжелее. Он взял у Эли свечу и вставил ее в фонарь. А вот Эля поняла его по-своему.
– Ты что, Леш, полезешь туда? – с ужасом и восторгом прошептала она. – Ну ты крутой!
Что оставалось делать Алешке? Правильно: только одно – сдвинуть побольше крышку и спуститься в подземелье.
– Держи, – сказал он, передавая Эле фонарь. И сел на дырку, свесив ноги.
Это было легко. А вот сделать следующее движение… Так и казалось, что в этой холодной и черной глубине кто-то ужасный только и ждет, чтобы покрепче и позубастее ухватить за ноги и утащить еще глубже. В неведомые глубины.
– Застрял? – спросила Эля. Она верила в него.
Алешка поднял к ней голову и сказал честно:
– Боюсь.
– Ты?! – изумилась Эля.
– Ага. Вдруг там кто-нибудь за ногу схватит.
– Пусть только попробует. Я ему мечом по башке!
– Ты только не промахнись, – Алешке стало на миг весело. – По моей башке не ахни. Я пошел!
Алешка повис на руках, нащупал пол, отпустил руки.
– Давай фонарь, – шепнул он Эле.
Почему-то здесь они все время говорили шепотом.
