Алешка помолчал. А потом спросил:
– А эти фунты, они большие?
– Больше долларов.
Он вздохнул.
– Фунтики всякие мне не нужны. А полетать, Дим, очень хочется. Над березовыми и лыковыми рощами. Давай, а? А потом в Англию слетаем. За премией.
Здорово придумал. Будто эти лебединые крылья уже у него в кармане джинсов. А ведь прежде чем крылья сделать, надо сначала их чертежи найти. Которые опять затерялись. Или кто-то уже раньше нас их нашел.
Но вот кто? И зачем?..
Мы вышли из музея и сели на скамеечку в тени цветущей липы. Над нами нежно шелестела листва и трудолюбиво жужжали пчелы.
– Любишь липовый мед? – спросил я Алешку.
– А то! Только я его ни разу не ел.
Веселый у меня братишка. Он и летать на крыльях очень любит. Только ни разу не летал.
– Дим, давай рассуждать, как папа.
– Это как?
– Постепенно. Кто мог утащить этот рисунок? Или Шишкин, или Мишкин. Так? Ведь больше в музей никто не ходил.
– Мы с тобой, – напомнил я. Раз уж рассуждаем «постепенно».
Алешка уставился на меня с подозрением. Но тут до него дошло, что мы с ним об этом рисунке ничего еще не знали.
– Майор Шишкин, – твердо сказал я, – вне всяких подозрений.
– Это почему? Потому что в Олечку влюбился? Портретики ее рисует?
– Потому что он работник милиции.
Алешка вздохнул:
– Работники милиции тоже всякие бывают, сам знаешь.
– А зачем ему эти крылья? – привел я еще один довод в защиту бедного Шишкина.
– Как зачем? Будет бесшумно летать над своей территорией, наблюдать за порядком.
– Ерунда это твое «постепенно»! Шишкин мог бы просто этот рисунок у Ольги попросить. Да он о нем и не знал.
– Тогда все ясно! Это Кистинтин Мишкин! Он мне сразу не понравился. «Туда-сюда».
– А ему-то зачем? Он же рожденный ползать.
– Ну и что? – Алешка в недоумении похлопал ресницами.
– «Рожденный ползать летать не может».
– У! Здорово ты сказал, Дим. Кто тебя научил?
– Так, один классик.
– Одноклассник?
– Хорош! – отрезал я. У него никогда не знаешь – он придуривается или дурака валяет. – Незачем Мишкину чертежи красть, он читать-то только вчера научился.
– А тогда кто? – Алешка всерьез задумался.
– Слушай, а если это Максимыч?
– Ты что! На фиг ему надо! Он небось и без крыльев летать может. Туда-сюда... Знаешь, Дим, я думаю, нужно за ними наблюдение установить...
– Как папа за подозреваемыми?
– Точно! Ты будешь следить за Мишкиным, а я – за Шишкиным.
Мне стало смешно. Ну ладно – Мишкин, а вот как следить за майором милиции? Да еще в городке, где коз больше, чем жителей.
– Запросто! Я, Дим, скажу, что мне в гостинице не нравится жить – очень комаров много. И попрошусь жить у Шишкина. Он добрый, он меня пустит.
Не знаю, чего в нем больше – ума или нахальства? Поровну, наверное.
Я Алешке ничего не сказал. Мне даже было интересно послушать, как он станет навязываться в постояльцы к доброму Шишкину. Но послушать не пришлось. В тот же день подозрение с Шишкина упало. Упало прямо на другого человека. Да не на одного...
Когда мы подошли к гостинице, туда как раз подъехали на «уазике» полковник с майором.
– Обедали? – спросил нас папа.
– Нет, – ответил я.
– Мы голодные, как два волка, – добавил Алешка.
– А мы – как два крокодила, – сказал папа. – Но нам надо немного поработать, у нас в номере. Так что погуляйте еще часок, а потом вместе пообедаем. Годится?
– Ладно, – согласился я.
– Только мы в машине посидим, – поставил условие Алешка.
– Не возражаю, – сказал майор Шишкин и предусмотрительно забрал ключи от машины.
– Не доверяете? – обиделся Алешка.
– Доверяю. Но у меня привычка такая.
– Хорошая привычка, – одобрил папа. – Особенно когда приходится общаться с моими детьми.
Они ушли в гостиницу, поработать («Небось пиво будут пить, – заявил Алешка. – Знаем мы эту работу…»), а мы забрались на заднее сиденье и устроились поудобнее.
Солнышко пригревало, но машина стояла в густой тени дерева и в ней было не жарко и не душно, только чуть попахивало бензином. Но нам, городским жителям (дети асфальта, называет нас папа), этот запашок был привычен и даже приятен.
– Жалко, он ключи не оставил, – пробормотал Алешка, – съездили бы на речку, искупались бы. Русалок половили бы. – И он откровенно зевнул.
Детство раннее, наверное, вспомнил, когда его заставляли спать после обеда. Обеда как раз и не было, но дремота на нас все-таки наползла. Я бы сейчас даже на речку не пошел, так меня разморило.
Но поспать нам не удалось. Бесшумно подъехала большая черная иномарка и коротко гуднула. Хорошо, что мы не подскочили, иначе не узнали бы кое-что интересное. А если бы не узнали, то еще неизвестно, чем бы кончились наши каникулы в Липовске.
На зов гудка из подъезда выскочил Кистинтин, дожевывая на ходу. Подбежал к иномарке и склонился к окошку. Нам было хорошо видно, а нас было видно плохо – мы надежно скрывались за подголовниками передних сидений.
Вообще-то подслушивать мы не собирались: мало ли о чем может говорить швейцар с приезжим. Например, о цене «апарта́мента «люкс». Или о пиве в буфете. Но первые же слова разговора показались очень интересными.
– Сделал? – спросил приезжий тонким визгливым голосом.
– Так точно! Дело в шляпе.
– Давай сюда. – Из окна машины высунулась рука; на пальцах ее блеснули на солнце камешки перстней.
– Так это... говорю: в шляпе. Спугнули меня. Достать – достал, а вынести не успел. Там и спрятал.
– Идиот! – Человек в машине жутко рассердился. – Тебе за что бабки плачены? Такое простое дело за неделю не мог сделать.
– Так это... в доверие входил, ключик подбирал. Книжку в библиотеке выбрал. Надо ж все путем сделать, а не туда-сюда...
– Мне жаль, что с тобой связался. А точнее – тебя жаль. Немного...
– Сделаю. Нынче вечером и сделаю.
– Не сделаешь – я тебя сделаю. Так сделаю, что никто уже тебя не поправит. Никакой Айболит. Держи. – И рука подала Кистинтину что-то маленькое, похожее на мобильник. – Позвонишь сразу, как сделаешь.
Вот это фишка! Все сразу стало на свои места.
– А что за «козел» стоит? Ментовский? Что им надо?
