Но ведь зачем-то ему нужен этот чертеж.
Алешку, похоже, беспокоил тот же вопрос, потому что он сказал:
– Я им приманку устрою. И они мне все расскажут. Как миленькие.
Я на эти слова не обратил должного внимания. Напрасно, конечно...
Мы оделись, Алешка сложил чертежик, сунул его за пазуху, под футболку, и сказал:
– А теперь, Дим, пойдем археологов порадуем. Сделаем доброе дело – гвоздик им подкинем. А то мне их жалко.
Этот гвоздик Алешка, конечно, хотел им подкинуть не из жалости, а от вредности. За эти дни мы несколько раз пытались проникнуть на территорию раскопок, и каждый раз нас оттуда круто заворачивали. Они свои «сокровища» здорово охраняли, даже ночью у них там бродил сторож.
А на месте раскопок становилось все интереснее. Уже обнажились фундаменты прежних башен и крепостных стен. Прямо как на рисованном плане строительства. А от одной бывшей башни вела куда-то вдаль глубокая траншея, выложенная по стенкам диким камнем. Это и был таинственный подземный ход. Очень симпатичный – узенький такой, а со стороны башни даже каменные ступени сохранились. По ним когда-то зачем-то спускались защитники крепости и куда-то шли. А вот куда – еще никто не знал. Может, в конце этого подземного хода зарыты несметные сокровища. Может, там склад оружия. Мало ли что там может быть.
Алешка даже как-то, остановившись возле запретной ленточки, проворчал:
– Ну что они там копаются? Дим, мы так и не успеем этот подземный ход до конца посмотреть – каникулов не хватит.
Они действительно копаются. Только уже не лопатами, а всякими кисточками и щеточками. Бережно обметают каждый камень; каждую находку заворачивают в мягкую бумагу, описывают, помечают и аккуратненько укладывают в ящики. А сами при этом прямо светятся. Будто не обломок ночного горшка нашли, а кусок золота.
Я сказал Алешке, что такую работу и таких людей надо уважать.
– А я что? Я, что ль, не уважаю? Я бы им помог, только они не разрешают.
Теперь он решил им «помочь», подбросив ржавый гвоздь.
Мы подошли к ленточке. Вблизи нас, по другую ее сторону, работал, сидя на корточках, молодой парень со старой бородой. Махал в вековой пыли широкой кисточкой. Тут его как раз позвал их начальник – тоже с бородой и в оранжевой каске: он сейчас руководил раскопками подземного хода.
Парень на минуту отошел, Алешка бросил гвоздь – и тот зарылся в вековую пыль прямо рядом с кисточкой.
– Найдет, – шепнул мне Алешка. – Он дотошный. Давай пока погуляем.
Мы погуляли невдалеке. Как говорит папа, в пределах зрительной и голосовой связи.
И вскоре голосовая связь дала нам истошный сигнал:
– Игорь Степанович! Уникальная находка!
Мы приблизились, сократив пределы зрительной связи до минимума.
Вокруг парня собралась целая толпа археологов. Они передавали из рук в руки Алешкин гвоздь и разве что не целовали его (гвоздь, а не Алешку, я даже забеспокоился – как бы они его не проглотили на радостях) и восклицали, не слушая друг друга:
– Кованый гвоздь!
– Четырнадцатый век!
– И в каком отличном состоянии!
– Хоть сейчас в стенку вбей!
– Э нет, коллеги, – веско произнес Игорь Степанович, главарь этой тусовки. – Это гвоздь не из стены, а из копыта. Такими гвоздями в четырнадцатом веке подковывали лошадей.
Алешка дернул меня за руку:
– Лучше бы я его себе оставил.
– У тебя что, лошадь есть, с копытом и подковой?
– Был бы гвоздь, – философски заметил Алешка.
А на раскопках назревали дебаты.
– Вряд ли, Игорь Степанович, это гвоздь от подковы. По нашим сведениям, в Сторожевой башне лошадей не ковали.
– И вообще их туда не пускали, – поддержала бородача девушка в шляпе, но без бороды. Что ее, в общем-то, не портило.
– А как же гвоздь мог оказаться здесь?
Разгорелась дискуссия. Заварил Алешка кашку, подбросив гвоздь в то место, где его никак не могло быть. Самое время смываться. И укрыться на своей территории. Заодно и на Кистинтина полюбоваться.
Да и самое время было возвращаться в гостиницу, ужинать. Об этом говорили не часы, а наши желудки. Пакет сока давным-давно уже растворился в их недрах.
Но поужинать вовремя нам не удалось. На Б. Липовой нас перехватила Митревна.
– Директор, – окликнула она меня, – ну-ка, подсоби.
Бабка сидела на скамейке, а рядом с ней громоздились мешки, сумки и молочный бидон.
– Завтра рыночный день в центре, – объяснила она. – А у меня тут оказия подвернулась. Подсоби товар до речки снесть.
Оказией оказался местный рыбак дядя Сеня. Он собирался сплавиться вниз по реке, а уж заодно доставить и бабку в центр, к рыночному дню.
Вещей у бабки было много, но не тяжелые. Большой, но очень легкий мешок с липовым цветом, который она уже успела подсушить для продажи, немного других трав в узелках, бидон с козьим молоком и какие-то «пользительные» порошочки (тоже из сухих трав) в маленьких коробочках (из-под сигарет, кажется).
Все это бабуля тараторила нам по дороге.
– Вечерком у золовки чайку попью, переночую, а утречком, в самый рассвет, – на вокзал, бизнес делать.
Мы уже спускались к реке, как вдруг откуда-то выскочил заполошный Кистинтин и промчался было мимо нас к гостинице, но, заметив Алешку с мешком на плече, круто затормозил – аж подметки завизжали.
– Что несешь, туда-сюда? – спросил он, не переведя дыхание.
Я не успел ответить, как Алешка небрежно бросил:
– Лебединые перья.
– Чего?!
– Того. Лебединые перья, – повторил Алешка для туповатых.
– А... А зачем тебе?
– Перину буду делать, – Алешка эту фразу произнес, состроив максимально хитрую рожицу. Знаю, мол, да не скажу.
– Перину, да? – Кистинтин напряженно соображал. – А зачем?
Хороший вопрос. И ответ был достойный:
– Гвозди буду ею заколачивать. В подковы.
– Здорово врешь! – дошло до Кистинтина. – Отдавай перья! – И он вцепился в мешок. – И бумажку отдай! Ты ее спер! Я знаю, ты был в музее!
Лучше бы он этого не делал. В бой бросилась Митревна. Она шла немного впереди и все время бормотала про свой бизнес. Так что в ситуацию врубилась не сразу. Зато решительно. И без всяких разговоров ахнула Кистинтина по башке своей кошелкой. Тот выпустил мешок и сел на землю.
А мы пошли дальше. Только Алешка обернулся через несколько шагов и зачем-то сказал:
– Не плачь, туда-сюда. Бумажка опять в музее. – И почему-то ткнул себя пальцем в живот.
