– Ну и что? Он ловушку бандитам приготовил. А она тогда не сработает. Когда мы были маленькие, Дим, папа нас всегда выручал. Теперь мы должны его выручить. Пошли на раскопки.
– Это еще зачем?
– Долго объяснять. Ты на месте все поймешь.
Раскопки уже почти завершились. Остались только пестрые ленточки. Мы под них поднырнули, и Лешка сказал: «За мной!»
Сбежали по ступеням в «подземный» ход – он был накрыт во всю длину прозрачной пленкой – и оказались у колодца. На нем лежала тяжелая деревянная крышка.
– Дим, ты сильный, – льстиво шепнул Алешка, – попробуй ее сдвинуть.
Я сдвинул крышку, поставил ее на ребро. Под крышкой висела бадейка и спускалась вниз веревочная лестница, ее еще не убрали.
– Я вниз не полезу, – строго предупредил я Алешку.
– И я тоже, – спокойно ответил он.
– А кто полезет?
Ответ был потрясающим:
– Кому надо.
– Лешк, ты чего придумал?
– Элементарно, Ватсон. Нужно этого Пасюка придержать на денек. Чтобы он Максимыча не узнал. Иначе вся папина операция лопнет.
– Ну?
– Ну, ну! Нужно его спрятать.
– Максимыча? В колодец?
– Ты что, дурак? Герку надо спрятать. Чтоб не вылез, когда не надо. Теперь-то понял?
Теперь-то понял. Что ничего не понял.
Алешка-то понял, что я ничего не понял. Он огляделся в узкой щели «подземного» хода и прошептал мне в ухо:
– Тут будет приманка.
– Где?
– На самом дне колодца. Закрывай крышку.
Я послушно вернул крышку на место и стал перед Алешкой, как рядовой перед генералом. С вопросом в глазах: а что дальше?
– Сейчас мы с тобой сделаем три штуки. Пойдем домой – раз. Напишем письмо – два. Уложим его в конверт – три. Потом ты отвлекаешь Кистинтина. А я звоню по его мобильнику. Потом мы идем сюда и отправляем письмо на дно колодца. Потом сюда прибежит Кистинтин.
– Леш, три штуки не получаются. Этих штук намного больше.
Лешка меня успокоил:
– Их, Дим, этих штук, будет еще больше. Пошли.
Мы вернулись в гостиницу, задержались в холле. Алешка, как усталый археолог, повалился в кресло и подмигнул мне: действуй, мол, по нашим штукам. Это был пункт четыре: отвлечь Кистинтина.
Я в обычной обстановке медленно соображаю. А в необычной еще медленнее. Подумал, подумал и подошел к конторке Кистинтина. Стукнул ему в стекло. Он поднял голову. Испуганную такую.
– Вас там, – сказал я и показал большим пальцем за свою спину, – какая-то девушка ждет. С цветами. На блондинку похожа.
Из глаз Кистинтина вылетела вся грусть, а он сам вылетел за дверь. А в его конторку влетел Алешка. Схватил лежащий на столе мобильник, потыкал пальчиком и сказал:
– Козел! Крылья лежат в колодце, где раскопки. Можешь взять, но оставь там сто баксов.
Что-то стало проясняться, но я спросил Алешку:
– А при чем здесь сто баксов?
– Так я думаю. Он сам – завистник и жадина. И думает, что и все такие. Без баксов он нам не поверит. Пошли лебединый рисунок ему делать.
Лешкина задумка стала почти прозрачной. Но сомнений в жизни не избежать.
– Лех, ты что думаешь, этот крутой бизнесмен сам за крылья ухватится? Да он водилу своего или охранника пошлет.
– Не пошлет. Папа говорил, что он никому не верит. Он по себе судит. Вспомни про музей – сам туда полез. И за крыльями полезет.
– И сто баксов фиг оставит, – твердо и уверенно добавил я.
– Обойдемся. Мы с тобой крылья построим и этих баксов целый фунт получим.
А тут еще вернулся опечаленный Кистинтин и сказал:
– Нет там ни девушки, ни цветов.
– Не дождалась, – вздохнул Алешка с сочувствием.
Я не скажу, что у меня кружилась голова. Но что она не кружилась, я тоже не скажу.
Мы поднялись к себе в номер, Алешка сел за стол и что-то начал писать, похихикивая. Потом сказал:
– Давай конверт, Дим.
Я пошел в папину комнату и взял с его стола почтовый конверт.
– Ты что, дурак, Дим? Там же вода. Нужен непромокаемый конверт.
Мы обыскали весь номер, но непромокаемого конверта не нашли. Нашли только пустую бутылку из-под воды.
– Годится, – сказал Алешка. Свернул свое послание в трубочку и засунул в бутылку. – Еще лучше. Пока он наше письмо вытащит – два дня пройдет. Пошли.
И мы опять отправились на раскопки.
День еще не клонился к вечеру, но где-то возле горизонта собиралась большая туча. Немного потемнело. Вдали сверкало и довольно раскатисто громыхало.
Алешка сказал:
– Если пойдет дождь, то в колодце будет мокро.
– Там и так мокро, – сказал я.
– Там мокро внизу, а при дожде будет мокро и сверху.
«А тебе-то что?» – хотелось мне спросить. Но я уже знал ответ: так надо.
Было очень мрачно. Начал задувать порывами сильный ветер. Он нес сорванную листву и не обобранный старушками цвет с липовых деревьев.
Я не люблю грозу в поле. Я люблю грозу в доме. Приятно смотреть в окно, как она там бушует. А в дом ей хода нет. Но вот сейчас мы бежали навстречу ветру и ливню, навстречу грому и молнии, и мне очень хотелось бежать в другую сторону. В старую добрую гостиницу «Дом колхозника».
Дождь еще не нахлынул. Мы подбежали к колодцу. Я сдвинул крышку. Алешка положил бутылку с посланием в бадейку и начал опускать ее в темную глубину колодца. Ворот скрипел, над нами шумел грозовой ветер. Крышка колодца рвалась из моих рук. Бадейка опускалась на дно.
– Какой я молодец, – гордо сказал Алешка. Будто он посадил космический корабль на планету Марс. – Идем домой пить чай. Я по чаю соскучился.
Я рад, что Алешка любитель чая, а, например, не черной икры.
– Самое главное, Дим, – сказал Алешка, когда мы подошли к гостинице колхозника, – все сделать вовремя.
Это понятно. К этому мы уже привыкли. Сделай вовремя уроки. Вовремя вымой посуду. Вовремя сходи в магазин за хлебом. Словом, все сделай вовремя.
А зачем?
Время шло. Папа все еще был в областном центре. Никто нам не мешал что-то такое сделать вовремя.
Алешка валялся на диване, задрав ноги. Я ерзал в кресле, будто там, подо мной, тусовались старые ржавые кнопки. У меня нервы, конечно, молодые и крепкие. У Алешки нервы... у Алешки нервов вовсе нет. Он поглядывал на часы, напевая свое любимое: «Мы не очень-то герои, но чего-нибудь нароем», а один раз даже проговорил вроде как для себя: «Уникальная операция».
