Капитан Павлик, хваткий опер, как-то по-ребячьи проникся Алешкиной затеей. И отнесся к ней с полным доверием. Даже привез ему стопочку распечаток.
– Из Интернета скачал, – сказал он. – Хорошая подборка получилась. Про всякие летательные аппараты. Про махолеты всякие, мускулолеты.
– Спасибо, – обрадовался Алешка. – Я вас, товарищ капитан, первого покатаю. Над нашими просторами.
– А меня? – спросила мама.
– Тебя нельзя. Без тебя мы проголодаемся. Ты у нас самая ценная.
– И самая красивая, – добавила мама. – Нет, что ли? – И она опять немного повертелась перед зеркалом. – Небось не хуже тетушки Марты.
– Обе хороши, – сказал Алешка и тут же слинял из-за стола, забрался на чердак и погрузился в изучение интернетовских подборок.
До вечера мы его не видели и не слышали. Зато мне досталось от него по полной программе, когда мы ложились спать.
Алешка начитался, в голове его забурлили новые планы. Ему надо было с кем-то поделиться. Кроме меня, под рукой у него никого не оказалось.
– Дим, ты спишь? Ты не спи, еще рано, еще луна не села. Ты знаешь, я правильно сделал, что на мускулолет плюнул.
– Мускулолет – это кто? – спросил я специально, чтобы он рассказал, куда он плюнул, а я бы в это время поспал.
– Ну, Дим, это когда без мотора летают. Руками машут или ногами педали крутят. Но мне не потянуть, честно говорю. Один дядька все-таки через этот… как его, Ла-Манч перелетел…
– Ла-Манш, – поправил я сквозь сон.
– А Ла-Манш – это кто? Море такое?
– Пролив. Между Англией и Францией.
– Какой ты умный! Ты только не спи, ты слушай. И он этот Ла-Манш перелетел на своем «Альбатросе». Еле-еле. Он, Дим, три часа педали крутил, чуть не умер. Но он, Дим, был какой-то спортсмен, даже какой-то чемпион. А я, Дим… ты не спишь? Я, Дим, еще не чемпион. И не спортсмен. Но это ладно, Дим, я бы мог, конечно, накачаться. Но на фиг надо. У этого «Альбатроса», Дим, знаешь, какие крылья? Ты ща упадешь с матраса. Тридцать метров, Дим. Я поэтому и передумал. Он же, Дим, длиннее нашего участка. И где бы тогда тетушка Марта белье развешивала? И диван бы пришлось на помойку отнести. А он такой жалобный. Ты спишь, что ли? И еще, Дим, я про эти махолеты начитался. Я думал – как? Я думал это помахал крыльями и полетел. Вот фиг! Для махолета мотор нужен. Я, Дим, лучше этот построю… ну, который Леонардо да Винчи изобрел. Это такая штука, Дим, классная ваще! Щас я тебе расскажу. Дим, ты что? Уснул, что ли? На самом интересном месте. Ладно, я тебе завтра утром расскажу, с первым лучом солнца.
С первым лучом солнца у него не получилось – проспал. Даже мама немного забеспокоилась, когда мы сели завтракать.
– Дим, его надо разбудить. Умыть и накормить.
Я бы ничего этого делать не стал, но раз уж тетушка Марта просит, поднялся на чердак. Второй луч солнца высветил картину: Алешка, в одних трусиках, сидит возле окна с громадной книгой на коленях. Все ясно – теперь он погрузился в изучение жизни и творчества Леонардо да Винчи. И мне опять светит бессонная ночь: «Дим, ты не спи, Дим, ты спишь. Ну и дурак! Ты послушай!»
Наше дачное воздухоплавание вступило в новую эру…
Два дня мы Алешку не видели. Вернее – видели, но не слышали. Он попадался нам то на диване под березами, то в папином кресле на кошке, то на чердаке возле окна – и все время с толстой книгой о Леонардо да Винчи. Мне даже один раз показалось, что он хочет выучить ее наизусть.
В конце второго дня он оторвался от книги, поднял на меня глаза и спросил «туманным» голосом:
– Дим, а ты знаешь, кто изобрел танк?
– Знаю. Англичане. В начале прошлого века.
– Фигвам! Леонардо да Винчи его изобрел. В пятнадцатом веке! Съел? А ты знаешь, кто изобрел парашют?
– Знаю, – на всякий случай сказал я. – Леонардо да Винчи.
– А ты знаешь, что он еще тогда, в самую старину, рассчитал площадь парашюта, понял? И она, эта площадь, до сих пор нам служит. Так что, Дим, папин зонтик я забраковал. У него парашютная площадь только для кошки. Но кошка со мной не полетит.
– А ты знаешь, – сказал я, – что Леонардо да Винчи был прекрасный поэт? Он сочинял стихи и делал из них песни.
– Дим, – Алешка усмехнулся устало и снисходительно, – я в свою тетрадь выписал все его профессии и дела. Знаешь, сколько получилось? Две страницы! Вот это был человек!
До самого вечера мы шарахались от Алешки, от его восторженных: «А ты знаешь?..» И очень, кстати, многое узнали.
– А ты знаешь, что он был прекрасный архитектор? И ювелир. И скульптор. И математик, физик, биолог, астроном…
Мама сначала Алешку очень внимательно слушала, вместе с ним восхищалась, а потом, после ужина, когда мы с ней мыли посуду, она сказала:
– Знаю! Знаю, что он создал водолазный костюм для парашютиста. И водяной двигатель для самолета.
Тут, к счастью, появился Павлик. Почему-то после ужина. Обычно он приходит к ужину. Или к завтраку. А иногда к обеду.
Мама стала его кормить, а Лешка напал на него, как на свежего слушателя.
– Дядя Павлик, а он сделал огромный канал для воды в одном городе. И этот канал до сих пор работает. Клево?
– Это все здорово, Леш. Только мне больше всего нравятся все-таки его картины. «Джоконда», например.
– Интересное дело! Картины! Джоконды! Автоматические пушки – пятьсот лет назад!
– Дай человеку спокойно поесть, – сказала мама.
Тут Алешка взорвался:
– А вы знаете, сколько великих проектов он не смог сделать из-за таких, как вы! Вам бы лишь спокойно поесть! Он вертолет изобрел! Такой классный!
– Полетал? – спросил Павлик с искренним интересом.
– Не полетал. В те давние времена никаких моторов еще не было. Только водяные мельницы. А на ней далеко не улетишь. Вертолет ее с собой не потащит.
– Что опять задумал? – с тревогой спросила мама. – Эти твои турундыки…
– Мам, – сказал Алешка, – он был очень великий человек. – И скромно добавил: – Я такой же буду. И полечу на его вертолете.
– На водяном двигателе? – спросил я. – Поперек экватора?
Но Алешка здорово подзарядился. А когда он сердится или волнуется, то часто становится спокойным, как удав после ужина. И он посмотрел на всех нас – на Павлика, жующего котлету; на маму, вытирающую посуду; на меня, подметающего пол; на кошку, спящую в папином кресле, – и сказал ледяным тоном:
– А вы будете махать мне вслед своими сопливыми платочками.
С этого дня Алешка стал надолго исчезать из дома и возвращаться в дом чумазым трубочистом. А мама все чаще стала поглядывать на небо, опасаясь летной погоды…
Глава VII
Флёксы, петюнии, настюрции
Когда-то Алешка написал: «В лесу росли куропатки и другие деревья». Папа тогда страшно рассердился и расстроился и обозвал его: «Ты – дитя асфальта!»
