– Только после вас.
И Август прошел первым. Оксфордский профессор двинулся за ним, а следом и я – шел, повинуясь безотчетному желанию знать все до конца. Развязка близилась, а какая, угадать было невозможно. В церемонной вежливости капитана и профессора было нечто зловещее.
Но как все смотрели нам вслед! Как моряки глядели на капитана Августа! Цветкович, лысый актер, музыкант Йохан, немецкие рыбаки, а также Хорхе и Микеле – они все смотрели на Августа как на предателя. Прежде посмеивались над Августом, бранились с ним, поэт Цветкович – тот вообще вел себя беспардонно, но, видимо, все на что-то надеялись… А может быть, просто привыкли к нашей – нелепой, согласен – семье. И вот история кончилась. Вот так бесславно кончилась. Занавес.
Август не оглянулся, никому не кивнул, никакого знака команде не подал – он просто повернулся спиной и ушел. И все смотрели вслед – и кривили губы.
Мы в молчании спустились на одну палубу ниже и расположились в кают-компании. В каюте оказалась и социалистка Присцилла – я-то думал, что француженка трудится, откачивая воду, не тут-то было. Присцилла пребывала в задумчивости, в легком опьянении. Впрочем, опьянение не помешало француженке принять участие в беседе, которую я перескажу ниже. Саша, жена Августа, подала нам чаю. Август вовсе не обращал на нее внимания – странная деталь.
– Саша, милая, – сказал оксфордский ученый, – полагаю, мы должны поставить капитана Августа в известность…
– Не надо, – сказал Август. – Саша взрослый человек, поступает, как хочет. Когда мы вступили в брак, я сказал Саше, что хочу посвятить себя делу спасения Европы и это не сулит богатства.
А ведь он умалишенный, подумал я. Мне нравился Август, я сочувствовал его горю и краху надежд, но он вел себя как совершенный безумец – куда до него Дон Кихоту. Спасение Европы! Это же надо такое брякнуть!
– Вы на корабле «Азарт» собирались построить общество, которое спасет Европу?.. – осторожно спросил профессор.
Август кивнул.
– Итак, вы утопист, а я – ученый. Вы сторонник теорий общего характера, а я предпочитаю сухой факт, – сказал англичанин. – Сорбонна против Оксфорда, реалисты против номиналистов.
– Спор давний, – подтвердил капитан Август. – Уточним для наших слушателей, что под реалистами имеются в виду те, кто верит в реальность Бога, то есть единого замысла бытия.
– А вы верите в единый замысел?
– Безусловно, – сказал Август.
– Удивлен. Обобщению ваши взгляды не поддаются. Социализм и католицизм – страннейшее сочетание.
– Глупейшее сочетание, – встряла в разговор Присцилла. – Не утопия, а комедия.
– Вот вам и оценка, – заметил профессор. – Присцилла не удивится, узнав, что капитан передал корабль мне.
– Так вот чем все кончилось, – сказала Присцилла. – Зачем я только приехала?!
– Да, – сказал Август. – Плохо старались.
– Продал? – криво улыбнулась Присцилла. – Много взял? А ты, – и смерила меня взглядом, – тоже отхватил свою часть? Погрел ручки?
Капитан Август ничего на это обвинение не ответил.
– Проблема, встающая перед автором утопии, – сказал англичанин, – та же самая, какая встает перед повелителем империи. Требуется склеить целое из фрагментов. – При этих словах я невольно вспомнил велосипед Августа, собранный из пестрых деталей. Но та кривая и косая машина все же ехала! – Объединить разных людей общей целью. Заметьте, империя справляется с задачей, а утопия – нет.
– Разве так? – спросил Август. – Разве христианство, ислам и марксизм – не утопии?
– Религии никогда бы не объединили толпу, если бы не стали империями. В качестве утопий – религии бессильны. В качестве имперского проекта – перестали быть утопиями.
– Поэтому нужен корабль, – сказал капитан Август, – или такой остров, как Утопия. Чтобы не было соблазна империи. Чтобы ограничить пространство семьей.
– Однако не помогло. Вы не понимаете, что людям надо. Даже друзьям. Вот, русский актер. Он не нашел привлекательного в социализме, а империю желает вернуть. Почему? А он в большой империи станет значительнее… а на маленьком корабле он – никто. А вот Микеле на общественный договор плевать… Итальянец к воровству склонен: деточек кормить любой ценой. А вы ему – социализм… Вот очаровательная Присцилла, – легкий поклон в сторону Присциллы, – детей иметь не хочет, ответственности не имеет, но считает себя социалисткой. Почему? А потому что жаждет приключений… Вы приключения обеспечить не смогли. Голландец Йохан любит барабанить по консервным банкам… почему? Выражает нехитрый внутренний мир, где царит хаос – в его понимании это свобода. А вам такая свобода неинтересна. Рыбак Штефан любит, чтобы все по полкам: так немец видит гармонию. Но порядок обеспечит только империя. Художник, сидящий с нами за столом, хочет славы. А испанский анархист ищет, где спрятаться, лишь бы не трогали. Чем их объединить? Что предложите?
– Принцип милосердного общежития.
– Какой? Зачем? Кому нужно? Социализм и католицизм не уживаются вместе.
– Если не брать в расчет Томаса Мора и Кампанеллу, – сказал Август.
– Фантазии Мора не жизненны, – спокойно возразил англичанин. – Социокультурное развитие мира протестует.
– Зато для воровства условия созданы, – не удержался я. Самоуверенность румяного оксфордского борова сводила с ума. Понимаете, как это выглядело? Мы выдержали шторм, мы построили корабль из обломков и обрывков – а он взял и все отобрал. А теперь он сидел и наслаждался беседой.
– Условия для воровства? – Английский профессор посмотрел на меня удивленно. – Вы про мои негоции? Это не воровство – просто использование слабых сторон конкурента. Оправдано эволюцией. Соревнованием. Вы сами хотели попасть на рынок, не так ли?
Я растерялся. Оксфордский профессор снисходительно скривил бутон розовых губ.
– Смутился молодой человек. Принял ваш «Азарт» – то есть мой «Азарт» – за прогулочную яхту миллиардера… приехал… ошибся! Мечтает попасть в модные галереи, продавать картины задорого. Оплата мазни будет превышать зарплату рыбака в тысячи раз. Юноша желает торжествовать над тружениками. Объединить вора, карьериста, люмпена, рыбака и мытаря – чем?
Август слушал, не перебивая. Потом ответил:
– Простым трудом, распределенным между членами семьи, – надо, чтобы увидели, что так можно. Вы скажете, что один – плотник, другой поэт. Верно. Но пусть плотник работает на поэта, а поэт – на плотника. Когда трудимся на государство, мы не знаем, кому достается продукт труда. Возможно, нашим любимым не будет лучше от того, что мы работаем на государство, воюем за него, обслуживаем начальство. Возможно, нашим детям и женам от этого будет лишь хуже. Чаще всего наш труд внутри государства обслуживает принцип неравенства. Государство – это всегда заговор богатых против бедняков. Надо было показать, что простая коммуна может выжить и сохранить ответственность каждого перед каждым.
