– Не напомните, – любезно сказал англичанин, – как долго просуществовали фаланстеры Фурье? Десять лет или двенадцать? Запамятовал… Может быть, три года? Присцилла, вы – французская социалистка, знакомы с вопросом; напомните нам про опыт Фурье.
– Двенадцать лет, – сказала Присцилла и стала скручивать папироску с марихуаной. – Причем только один из фаланстеров уцелел; прочие не прожили и года. Ни к чему опыт не привел, только усугубил бедность.
– Верно, – профессор снисходительно покивал; он говорил с нами как со студентами, – фаланстеры не производили того, что пригодилось бы всему обществу, а создавали ненужный обменный фонд. В чем слабое место в теории нашего капитана? В том, что поэту труд плотника пригодится, а вот плотнику – труд поэта ни к чему. – Англичанин развел руками. – Вы, Присцилла, зачем стали социалисткой? Вам от кого-то простой продукт нужен? Можно узнать, какой именно? – и англичанин хихикнул.
Тем временем наступила ночь – серый свет в окошке иллюминатора померк. Буря продолжалась, ее прерывистое хриплое дыхание доносилось в нашу каюту.
– Кстати, милая Присцилла, мы с вами встречались и прежде. Когда вы на палубе давеча читали Рембо, я вспомнил дивный вечер в особняке ваших родителей на рю де Гренель. Вы были ребенком и тоже читали Рембо, помните? Ваш папа здоров? Все еще торгует лесом? Он ведь в совете директоров «Креди Лионне»? Французские социалисты, как правило, связаны с банками, и это разумно. Так уж повелось во Франции – республика перетекает в империю, а империя в республику; помните Луи-Наполеона, императора-президента? Социализм сам собой вытекает из банковской маржи, n’est-ce pas?
Присцилла вспыхнула; вот уж не думал, что она чего-то может стесняться. Профессор Адриан, посмеиваясь, смотрел на нее.
– Вот видите, как просто доискаться до подлинной природы социализма. Чтобы влиться в утопические ряды, капитан, Присцилле потребовалось скрыть богатство, а мне – образование; Якову и Янусу – криминальное прошлое… А все это – история, ее не отменишь.
Присцилла закрыла лицо руками. И вообразить не мог, что она способна на такой жест отчаяния.
– Не стесняйтесь богатства, Присцилла, прошу вас, – тихо сказал Август. – Все мы имеем какое-то преимущество перед соседом, не будем стесняться этого преимущества. Важно понять его относительность. Деньги, здоровье и даже знания – это относительное преимущество, которое мало что значит: всегда найдется субъект более ученый, более богатый и более здоровый – а смерть равняет всех. Единственное, что остается, – милосердие. Первое, что должен сделать социалист и христианин, – отказаться от гордости. Не стесняйтесь же денег, потому что это стеснение – разновидность гордыни.
– И криминальные наклонности не препятствуют социализму? – поинтересовался англичанин. – В семью принимаете преступников? Взрывать вас будут люди с криминальным прошлым. Как их собираетесь перевоспитать? Если есть тюрьмы – то должен быть закон. А если есть закон, то кто будет прокурором? А когда выберут прокурора – то ведь потребуется и судья.
– Я разделяю мысль блаженного Августина, – сказал Август терпеливо. – Семья – прообраз государства, но отнюдь не всякого. Государство земное – это всегда насилие. И законы в таком злом государстве обслуживают интересы злых. Семья – прообраз града Божьего, то есть христианского государства.
– Стало быть, мы град Божий строили? – неожиданно громко рассмеялась Саша. – Вот чем мы, оказывается, занимались! А я, дура, голову сломала. Мы град Божий строили! Проклятая посудина, без мотора и с дырявыми парусами, которую ты нам купил вместо дома, это – град Божий? Пьяная свора бродяг, которую мне дали вместо семьи, это все – град Божий?
– Может таковым стать, – сказал Август, а Саша с профессором смеялись. Насмеявшись вволю, английский ученый поднял указательный палец и назидательно сказал:
– Как всякий пират, – тут он сделал примирительный жест, долженствующий показать относительность слов: мол, не пират, конечно, а просто мечтатель на корабле, но все же беззаконный, все же бунтарь… – вы игнорируете то, что государственная идея воплощается в самые разные формы, в зависимости от характера исторической общности людей. Ссылаетесь на абстракции Августина, а я вам предложу конкретику Аристотеля и Цицерона, напомню о естественной неизбежности организации. Вы не с абстракциями имеете дело, а с судьбами определенных людей.
– Человек – это не абстракция – сказал Камю! – Присцилла оживилась. Как большинство французских левых, она читала литературу выборочно и радовалась, когда в разговоре встречался знакомый предмет.
– Именно так, – сказал Август. – Не абстракция. И вот сейчас я боюсь за африканских беженцев.
– Воображаю картину, – сказал англичанин. – Вы подходите на своей дырявой посудине с боеприпасами к баркасу с африканцами. Вы берете голодранцев на борт, организуете общими усилиями коммуну и скитаетесь по волнам Мирового океана. Команда нищих африканцев с голландским капитаном. Вот утопия! Только это не град Божий, это по-другому называется.
– Как же?
– Летучий голландец.
– Я часто думал над этим названием, – сказал Август, – хорошее название. Предполагаю, что капитан того судна хотел построить нечто вроде коммуны в Европе и вечно скитаться по морям.
– Сколь заманчиво жить рыбной ловлей и молитвами; у команды одна жена на всех – маленький корабельный рай! – Тут профессор неожиданно подмигнул Саше, игривое выражение появилось на его пухлом лице. – Считаю своим долгом положить раю конец.
В этот самый момент в кают-компанию вплыл Боян Цветкович. Поэт уже совершенно успокоился и вернул себе воинственный вид. Поразительно, как легко этот человек восстанавливал силы и самоуважение. Еще недавно ползал по палубе, и усики его висели крысиными хвостиками. Сейчас он вплыл в кают-компанию победительно, живот вперед, усики топорщатся, как у мушкетера.
– Природа свирепствует, – бодро сообщил Цветкович. – Шуми, стихия! Бушуй, ураган! Люди втянулись в работу. Поэтическая атмосфера!
Поэт прошелся по кают-компании, подкрутил усики и заявил профессору Адриану:
– Наверху говорят о передаче корабля в ваши руки. Считаю решение разумным. И намерен участвовать.
– Как это? – Англичанин поднял брови.
– Креативная разработка контактов с прессой, публичные выступления, брифинги. Надо показать право преемственности, доказать людям, что ваша выручка имеет моральное основание. И что же поможет, кроме поэзии?
– Поэзии? – Даже у оксфордского профессора воображение было не столь развито.
– Поймите, реклама может быть направлена и в другую сторону. Могу ославить вас как человека, связавшегося с террористами.
Англичанин ошалел от наглости, сразу не нашелся что возразить. А тут еще и лысый актер появился.
– Наверху рук хватает, – сказал актер. – Немцы – упрямый народец, любят боши вкалывать, иначе им жить скучно. А у меня интерес другой. Вместе планы вынашивали, а сейчас меня побоку? Россия – одна шестая часть суши, между прочим. С нами считаться надо. Достоевский и Мусоргский. «Лебединое озеро»! Делиться надо, мистер.
