Английский профессор аж рот открыл.
– С кем делиться?
– А вот со мной.
– Почему я с тобой делиться должен?
– Да потому, что если не поделишься, так я себе вообще все заберу. Россия – щедрая душа, но это, знаешь, до поры до времени.
Характерно, что Августа они уже не замечали, словно капитана в каюте и не было.
– Видите ли… – начал было профессор, но тут вошел Микеле.
Микеле еще и рта не открыл, как Присцилла громко заявила:
– Прежде чем начнется итальянский плач по бамбини, заявляю: при продаже оружия арабским террористам – я правильно поняла, вы собираетесь реализовать арсенал для нужд арабов? – так вот, при продаже оружия я претендую на свою часть доходов. Я здесь полгода живу – имею право на долю!
– И я!
– И я!
– И я!
И музыкант Йохан подоспел, как без него.
– Тебе-то деньги зачем? – в сердцах сказал англичанин.
– А на музыкальные инструменты!
– Какие еще музыкальные инструменты?! Банки из-под кильки?
– А я, может быть, виолончелью интересуюсь!
Не буду подробно пересказывать, как они стали делить воображаемые барыши. Энтузиазм был высок. Несколько часов члены команды «Азарта» провели над листиком бумаги, на котором вычерчивали кривые выплат – наличными и по процентам.
Кто-то хотел деньги непосредственно от продажи, кто-то предпочитал вложить в следующую арабскую акцию, которая обещала принести еще большие барыши, кто-то готов был уступить свою долю, если ему передадут определенное количество акций определенных банков.
Так прошло несколько часов. За это время я трижды выходил на палубу.
Немецкие рыбаки и Хорхе работали – их монотонный, исступленный труд успокаивал. Корабль продолжал идти ровно – паруса матросы крепили мастерски, наладили такелаж, и наш «Азарт» шел в ураганном ветре стремительно.
– А беженцев нагнали? – спросил я Хорхе.
– Час назад нагнали, – ответил он. – Там не один вельбот, три барки. Человек триста, думаю. Хотя в темноте не определишь.
– Августу сказал?
– Зачем? На борт не возьмем. Буксировать не можем. Их несет на скалы Дувра – и нас тоже.
– Нас?
– «Азарт» несет на скалы.
– Не может быть! – Простота, с какой сообщили о гибели, ошеломила. Ведь следует что-то сделать! Нельзя же вот так всем вместе ждать смерти! – Как это – на скалы?
– А ты что думал?
– Но ведь можно уклониться, сменить галс, – как всякий пассажир, я имел свое мнение по поводу навигации, – когда мы увидим маяк, то сразу свернем.
– Не увидим мы маяк, – сказал Хорхе. – Снесло здесь маяки. Так я думаю. Ты видел, какой был смерч. И волна какая. Уже два часа в темноте идем.
Я бросился к себе в каюту.
Жена сидела в углу кровати, прижав к себе всех троих детей, нашего сына и двух дочек Саши. Она дрожала – в первый и, надеюсь, в последний раз я увидел, как человека бьет дрожь – она тряслась от страха. Пальцы дрожали, руки дрожали, лицо съехало на сторону.
– Детей надо спасти, детей, – повторяла она, и губы у нее тряслись.
Я побежал в кают-компанию.
– Шлюпки! – крикнул я. – Где ваши шлюпки?
– Потише нельзя? – сказал лысый актер. – Какие еще шлюпки? Разорался тут, мореплаватель. Что-то тут у вас не сходится. Допустим, мы отдаем торпеды по двадцать тысяч; допустим… хотя рыночная цена выше, я уточнял… а мины тогда почем? Почем мины, я спрашиваю? Вообще дарить будем?
– Маяков нет, – сказал я, – Хорхе говорит, что мы уже два часа идем в темноте, и нас несет на скалы. И африканцев тоже на скалы несет, – добавил я на всякий случай.
Они меня не слышали.
– Я же просил: помолчи! – сказал лысый актер. – Мухлевать тут многие любят! Я тебя сразу раскусил, Присцилла. Тихоня такая, а мины на сторону толкнешь, и никто не заметит!
– На скалы идем, – сказал я.
Когда услышали и поняли, то всполошились.
– Спускайте шлюпки! – А оружие? – К черту оружие, надо к берегу! – А где ты видишь берег? – Мы возле Дувра, тут в любую сторону не больше пяти миль! – А беженцы? – Какие, к черту, беженцы! – Нам бы кто помог, а он про беженцев! – Надо забрать самое ценное! – Детей берите, детей! – Это у вас, милочка, дети самое ценное, а мне хотелось бы получить свою долю! – Пропустите к выходу! – Отойди, я тебя предупредил!
– Якорь отдать надо! Якорь! – пришла кому-то здравая мысль.
И верно: чтобы остановить корабль, обычно бросают якорь – даже дети это знают.
– Капитан! Якорь есть? – спросил Штефан; немец редко говорил, никогда не давал советов, а тут раздвинул губы, сказал: – Якорь отдай.
Где взять якорь?
– Отдать якоря! – Микеле завизжал, и оттого что приказ отдал перепуганный итальянец, а не сам капитан, несуразность команды стала всем очевидна: приказ-то есть, а вот якоря как раз и не было.
Кинулись смотреть, где якорь; каждый принял участие в поисках – жить всем хочется. Причитали: якорь же большой… его не потеряешь… такую махину не спрячешь… где-то вот тут всегда… я его обычно видел вот здесь… да нет, вы вон там посмотрите…
– Где-то же был якорь. – Боцман Хорхе озирался, бешеным глазом обшаривал «Азарт». – Был якорь, помню якорь…
– Пропил я ваш якорь, – взвыл Йохан, – виноват я! Пропил! И на опохмел даже не хватило… – Он горестно замычал. Лиловый кок волос свесился набок в раскаянии. – Пропил! Водки накупил… И банок лососевых…
– Пропил? – Микеле, разворовавший половину корабельной утвари, пришел в неистовство. – Пропил якорь?!
– Так ты сам… машину!
– Но ведь не якорь! Якорь – это же… – итальянец подыскивал определение, – якорь – это же якорь…
– Пропил, – уныло подтвердил Йохан. – И что обидно – за один день пропил.
– Убить тебя мало, – сказал Хорхе. – Что за тухлый народ эти музыканты!
Англичанин, как всегда спокойный, общей панике не поддался.
– Как видно, – заметил он Августу, – наше соглашение может не состояться. Но я, впрочем, думаю, что расторгать соглашение пока рано – Януса с Яковом из крюйт-камеры отзывать не намерен. Полагаю, мы проскочим скалы. Думаю, суета преждевременна.
– Шлюпки все же спустите, – ответил ему Август. – Экипаж должен пересесть на шлюпки. Я собираюсь заняться беженцами.
– Простите?
– Я намерен предотвратить крушение корабля с африканцами, – сказал Август. – Эвакуируйте команду. А я займусь делом.
– В одиночку? – спросил англичанин.
