– Четыре сотни народу у нас по последним данным, – важно кивнул Сидрыч. – Последние годы отмечаем неуклонный рост. Но тут как… Кто в патруле, кто в охране сидит, а кто и в город подался, если от дежурств свободный… Женщины тоже все при деле – детский сад, школа, фермы подземные… Опять же – разделка-заготовка – зима ведь скоро. Хранилище чистят, резервуар…
– У вас тут и подземная часть есть?
– Да еще какая!.. Тут одних потерн с кабельными каналами по всей территории проложено – лабиринты! А за эти годы – и того глубже зарылись. На поверхности ты мало кого увидишь – под землей все. Здесь разве что дежурная смена по ОРУ гуляет, охрана, да уборщики пыль смывают…
– А ОРУ – это что? Как расшифровывается? – не вытерпев, спросил Данил у старичка.
– Открытые распределительные устройства, – ответил Сидрыч. Видимо, грифа секретности над названием не висело и дедок счел возможным посвятить чужака в детали. – Высокое напряжение! Слыхал, как гудят, родимые? Вон тот – это выключатель, двести двадцать тысяч вольт, – он ткнул пальцем в здоровенные ребристые фарфоровые тумбы на железных решетчатых опорах. – Три линии раньше шли, теперь – одна, приходящая. Вон та бандура железная с баком наверху и фарфоровыми хреновинами – автотрансформатор. Двести двадцать киловольт на него приходит, понижается – и уходит сто десять и тридцать пять. А вон те, поменьше – это уже выключатели сто десять. Раньше-то их раз в пять больше было, но потом демонтировали за ненадобностью – и в ЗИП
[14], про запас. Если чего ломается, или сбоит – достаем из закромов, меняем, ремонтируем… Работает помаленьку. Собственные нужды питаем, в город выдаем…
Данил в этой тарабарщине не понял ровным счетом ничего, кроме слов «в город выдаем», и эти слова заставили его насторожиться.
– А кому выдаете-то? Какая у вас тут вообще обстановка? Живут люди? Много?
– Ты погоди-ка, мил человек, – оборвал его мановением руки Сидорыч. – Вот даст Николаич добро – расскажу тебе все что хошь. Ну а нет – извиняй… – и он развел руками.
И Добрынину ничего другого не оставалось, кроме как заткнуться и ждать милостивого разрешения свыше.
Глава поселка обитал в трехэтажном административном здании с такой же загадочной вывеской, что висела на железных воротах. Только надпись тут была другая – «ГЩУ».
– Главный щит управления, – покосившись на сталкера, предупредительно расшифровал дед, дергая дверь на себя. – Заходь давай… Все оборудование отсюда управляется, здесь и защиты релейные стоят, автоматика… Это я тебе так, для общего развития… Здесь у нас диспетчера сидят, обслуживающий персонал, ремонтники. Следят за оборудованием, за режимами работы наблюдают… Вторые люди, после начальства. А почему? А потому что знать надо много! – он значительно воздел вверх указательный палец. – По нынешним временам головастых мало кого осталось. Это ж энергетика, не хрен собачий! Токи, напряжения разные, вольты-амперы-мегаватты… Потому у них и довольствие вровень с начальством, и почета им столько же, и уважения.
– Так откуда напряжение-то? – снова попытался подъехать к Сидорычу Добрынин – но упрямый дедок только ухмыльнулся.
Миновав внутреннюю охрану – трех молодых ребят в броне и при автоматах, пропустивших их без единого вопроса, – старикан провел гостя по коридору и остановился около двери, обитой белым пластиком. Стукнул три раза и, не дожидаясь приглашения, потянул на себя.
– Давай, заходи уже. Ждут.
Добрынин сделал шаг – и растерянно остановился, пораженный открывшейся ему картиной. В комнате было бы достаточно просторно – если б не огромный, черный, лакированного дерева стол, занимавший почти две трети ее пространства. У Данила даже на миг мелькнула забавная мысль, что это не стол размещали в комнате после постройки здания, а наоборот здание строили вокруг стола – до того гранитно-незыблемо и фундаментально воздвигся он в комнате. Не стол – аэродром, поле футбольное! Этому столу по рангу полагалось бы быть в кабинете главы какой-нибудь транснациональной корпорации, что имеет в подчинении десятки тысяч человек. Здесь же он смотрелся очень вызывающе – и это еще мягко говоря…
За противоположным концом этого черного исполина, в соответствующей величины кресле, сидел человек. Небольшого росточка, плотный, коренастый, крепко сбитый. Короткий ежик седых волос, грубые черты лица, нос картошкой. Рядом, на краю стола, возле правой руки – пистолет. «Стечкин». Человек оторвался от журнала, в котором увлеченно что-то строчил и, кивнув посетителю, указал глазами на ряд стульев вдоль правой стены. Сам же внимательнейшим образом и безо всякой застенчивости принялся разглядывать посетителя.
– Ишь ты… Все как и сказано было… И впрямь похож. На лицо – так и вовсе копия, только шрамов почти нет. У нашего-то лицо как книгу с приключениями читать можно… – наглядевшись, удовлетворенно хмыкнул он. – И как же тебя звать-величать, чудо заморское?
– Добрынин Даниил Олегович, – поймав тон, ответил Добрынин. – И не заморские мы сами будем, нашенских краев. Это вас неверно информировали. Сердобские мы, тут недалеко городок, к юго-западу…
– Да знаю я, знаю, – усмехнулся человек. Поднялся, обошел по длинной дуге стол, приоткрыл дверь в коридор, коротко бросив кому-то: – Чаю нам, – и, подойдя к Данилу, протянул руку. – Ну – будем знакомы. Мамонов Владимир Николаевич, глава поселка и по совместительству – начальник подстанции.
Добрынин, стянув боевую перчатку, пожал протянутую руку – и с каким-то странным удовольствием отметил крепость рукопожатия своего собеседника. Николаичу хотя и было на вид далеко за полтинник – однако же сил, похоже, еще имелось в достатке.
– Значит – Олегович, говоришь?
Данил молча кивнул.
– Ну, тогда все на свои места встает… – задумчиво покусывая губу, пробормотал Мамонов. – Ты – Олегович и Серега тоже – Олегович.
– Зоолог?
– Он самый. Получается – и впрямь брательники? По отцу?
Добрынин, за прошедшее время уже не раз обдумывавший эту мысль и пришедший к аналогичному выводу, кивнул.
– Получается так. А где он сам? Увидеть-то его можно?
Мамонов покачал головой.
– Гора с горой не сходится… Нет его сейчас. Мне и самому интересно, как бы он эту новость воспринял…
– А родственники? Мать, в конце концов – есть у него? Хоть у нее поточнее бы узнать…
– Нету никого, – развел руками Николаич, присаживаясь на краешек стола. – Ты давай, садись. Разговор, похоже, долгий выйдет… Тебе-то батя твой рассказывал хоть что-то?
– Отец еще до моего рождения умер. Мать – тоже. Дед воспитывал. И он мне на эту тему вообще ничего не говорил. Может и сам не знал?
– Может и так… Откуда ж ты Серегу знаешь? Или встречались?
– Вот только этим летом и узнал. Да и то – от третьего человека, за тридевять земель отсюда…
