Данил, медленно отложив винтовку, дернул пряжку, вытащил из подсумка бинокль… Приложил к очкам, выбирая фокусное расстояние, нашарил оконный проем… и, поперхнувшись, выдохнул судорожно, прерывисто, выпуская воздух сквозь стиснутые до скрипа зубы. В глубине комнаты стоял мальчик. Тот самый мальчик из детского сада. Тот самый, с фотографии из коричневого планшета, на обороте которой было написано: «Сережа Родионов, 6 лет».
Полковник Родионов.
Хранитель.
Он стоял неподвижно – и смотрел прямо на Добрынина, в упор, давая понять, что ясно видит наблюдающего за ним человека. Черты его лица, голова, тело, вся фигура – вздрагивала, колебалась, ходила волнами, вспухая вдруг черными выпирающими из тела кляксами-ложноножками – и вновь возвращалась обратно, принимая на мгновение вид нормальной человеческой кожи. Он стоял – и словно ждал чего-то, колебался, не зная, как ему поступить…
Добрынин, сжав до боли рукоять «Винтореза», чудовищным усилием воли погасил желание вскинуть винтовку к плечу и нажать на спуск, длинной очередью перечеркнуть это маленькое тельце, ударить из подствольника термобарическим, выжигая напрочь все внутреннее пространство КПП. Рефлексы орали: вот он! Перед тобой! И в этот раз у тебя есть оружие, которое может справиться с ним! Стреляй! Убей или оно убьет тебя!..
«Покажи ему, кто ты…»
Выпрямившись во весь рост, он, неловко пихнув бинокль в подсумок, шагнул из-за дерева, поднял руки к шее и принялся нащупывать замки-фиксаторы шлема. Щелкнул одним, другим, третьим…
– Командир! Ты чего??! Сто шестьдесят рентген! Сгоришь на хер! – коротко ахнул наушник голосом Хирурга – но Данил не обратил на это не малейшего внимания. Щелкнул последним замком, вдохнул побольше воздуха, задерживая дыхание – и потянул шлем с головы.
Фигура в окне шевельнулась. Мальчуган единым плавным движением придвинулся к окну – и теперь стал виден уже не как смутный силуэт, а совершенно четко. Он внимательно глядел на человека – и лицо его постепенно разглаживалось, приобретая четкие очертания. Исчезла рябь… успокаивались волны под кожей… все меньше и меньше лезло наружу клякс и ложноножек, и тело больше не ходило ходуном. И… он улыбался. Постояв несколько мгновений, словно убеждаясь, что его заметили и опознали – он вдруг потек, распадаясь, оседая все ниже и ниже, пока полностью не исчез за подоконником.
Добрынин медленно выдохнул и, нахлобучив шлем на голову, защелкнул один за другим все фиксаторы. Да. Зоолог знал правду. Хранитель видел гостей. Понимал, куда они идут. Возможно даже сопровождал их, следуя параллельным курсом – уж не оттого ли Данил все это время чувствовал ледяные пальцы страха на загривке?.. Но не атаковал. Неужели и в самом деле узнал – и теперь пропускает???
– Внимание всем. По черному открывать огонь категорически запрещаю. При контакте первым не стрелять! Не орать, руками не махать, не бегать, вести себя спокойно, смирно! Можете хоть под себя сходить – но внешне полное спокойствие! Как поняли меня? Каждый лично мне доклад!
Первым, спустя долгую-долгую паузу, во время которой он переваривал этот приказ, отозвался Паникар.
– Понял тебя, командир… по черному мутанту не стрелять… Дан… ты… уверен???
– Так точно. Еще раз, всем – по Хранителю стрелять категорически запрещаю. Но быть в готовности выстрелить по моей команде! Как поняли меня?
– Понял…
– Принято…
– Так точно…
Один за другим Добрынину доложились все – он узнавал их голоса, каждого, полные растерянности и недоумения. Пацаны не знали того, что знал он – и, пожалуй, сейчас совсем не время ставить их в известность. Да он и не знал, расскажет ли когда-нибудь то, что приоткрылось ему в записи с индексом «Х»…
– По любым целям открывать огонь только после полного опознания, – подвел он итог. – Не дай бог вам задеть черного! Всем ясно? Вперед.
Чтобы не терять времени, Добрынин не полез через забор, а повел группу через КПП. По пути заглянул в комнатку, где только что был полковник – но ни сажи, ни амебоподобных существ здесь конечно же уже не было. Поле и бетонный куб на нем остались без изменений. Даже дверь была приоткрыта – ее, помнится, сорвавшись в бега от Хранителя, в прошлый раз закрыть не удосужились. Не до того было. А это значило, что Братство сюда так и не добралось. Внутри куба – та же комната, с расквадраченным полом, стенами и потолком. Запустив ребят внутрь, Данил самолично закрыл дверь, провернул штурвал и поставил его на запоры.
Пацаны озирались.
– Ваши что ли гильзы? – спросил Батарей, кивая на цилиндрики на полу у восточного окна.
– Наши, чьи ж еще, – ответил Добрынин. – Один выстрел я сделал, да очередь Дед дал… а после уж драпали во все лопатки.
– И что теперь? Куда? – поинтересовался Паникар, осматривая пустую комнату. – Где-то тут секретный люк?
– Будем опытным путем добираться. Ну-ка, все от центра. С большого квадрата сойдите…
Разогнав пацанов, он встал в самый центр лифтовой площадки. Сказать, что волновался – вообще ничего не сказать. Сердце бухало как молот, в горле комок стоит… столько сделано, столько вытерплено – и вот он момент. Момент истины. Получится – или нет?..
– Ивашуров.
Голос сбился, пустил сиплого петуха… несколько мгновений Добрынин ждал реакции электроники – но бетонный короб молчал. Неужели сдохла электроника???
– Ивашуров!
Квадрат в полу дрогнул. Завизжали сервоприводы где-то под полом, завыли моторы – и площадка медленно поползла вниз.
– Все – на месте! На месте стоим! – закричал Добрынин дернувшимся было за ним пацанам. – Вторым и третьим рейсом пойдете! Ждите!
Лифт опускался минут пять – видимо, за долгие годы механизм все же застоялся и ему требовалось время на разработку. Впрочем, и глубина тут была все же приличная, метров десять, не меньше. Пока мимо ползли стенки шахты, освещенные странными спиральными лампами белого света, Добрынин еле сдерживал нетерпение – но внизу, памятуя о словах Сказочника, с платформы не сходил минут пять. Комната-предбанник была небольшой, в стенах – круглые иллюминаторы, закрыты шторками как объектив фотоаппарата. Напротив платформы – дверь. Толстенная зеленая дверь с запорным штурвалом, такая же как и наверху на входе. Глазок светодиода на двери он заметил сразу же – и все ждал, когда тот сменится зеленым – но глазок как горел красным пронзительным цветом, так и продолжал гореть.
«Код! Код же надо ввести!» – от вспыхнувшей вдруг в голове мысли Добрынин аж пропотел. Хрен его знает, как тут настроено… постоишь вот так на платформе минут пять-семь, не называя кода – и вылезут пулеметы из люков, порвут в клочья прямо на этой платформе…
– Один-один-семь-четыре-ноль-ноль-три-девять-девять!
Глазок мигнул. Раз, другой, третий… Добрынин напрягся, буквально чувствуя, как его тело полосуют пулеметные очереди… но красный потух – и на смену ему загорелся зеленый.
