Проход был свободен.
Сунув «Винторез» в чехол, он вытащил дробовик. Закрытое пространство, короткие расстояния. Картечь тут лучше всего. Хоть и не верил, что за двадцать лет здесь мог кто-то выжить – но предосторожность не помешает.
Шагнул с платформы – и она, дрогнув, медленно поплыла вверх.
– Загружайтесь! – подняв голову, заорал Добрынин в шахту.
– Спускаемся!.. – донеслось сверху.
Пока спускалась первая партия, Добрынин сидел у гермодвери на контроле. Чертовски хотелось подойти, крутануть штурвал и поглядеть – а что же там внутри… но он сдерживал себя как мог. Первая партия – Паникар, Букаш, Тундра, Маньяк и Халява, – спустившись, тут же заняли позиции у двери, крест-накрест, готовясь войти. Заранее включили фонари для подстраховки, но дополнительный свет не понадобился – приоткрыв дверь, они увидели, что в лампы в бункере частично уцелели и света их хватало.
Сразу за гермодверью обнаружилось что-то вроде большой прихожей. Несколько столов, стулья, шкаф для одежды. Все из вечного пластика, а потому – в целости и сохранности. В шкафах ветхие белые халаты, несколько комплектов военной полевой формы без знаков различия, офицерские фуражки.
Дверь направо, как и говорил Сказочник, вела в подсобные помещения, жилые отсеки для персонала. Дверь прямо – в командный пункт и его зачистили сразу же. Впрочем, с жилой частью бункера долго возиться тоже не пришлось. Отсеков было хоть и много – но все они располагались на небольшой площади. Подсобные и технические помещения различного назначения, продовольственный склад, жилые отсеки для дежурной смены – все это обшарили мгновенно. Тут же, в одном из жилых отсеков, и обнаружили смену – высохшие мумии в обрывках формы с офицерскими звездами и маленькими табличками над правым нагрудным карманом: «КДС-1», «КДС-2», «ДБСП-2»…
– Последняя смена, – стоя у входа в отсек, сказал Паникар.
– До последнего на боевом посту, – кивнул Батарей и в голосе его Добрынин услышал безмерное уважение. – Вот люди, а…
– Похоронить бы… – просительно протянул Маньяк, глядя на командира.
– Запечатаем отсек и крест на дверь соорудим, – подумав немного, ответил Данил. – У моряков такой обычай – затонувший корабль считают могилой для экипажа. Ну и тут то же самое. На боевом посту до последнего – отсек уже не отсек, а склеп. Тем более и пролежали они тут уже двадцать лет. Но это все потом. Сейчас – все на КП.
Командный пункт встретил их пустотой и мертвым молчанием. Одна огромная комната, боевые посты с кучей аппаратуры, терминалы, компьютеры и мониторы различных размеров и конфигураций, сервера, содержащие когда-то тонны информации… О комплексах РВСН или ПРО противника, о местах базирования крупных сил и соединений, координаты стационарных пусковых установок МБР, маршруты мобильных групп… да мало ли что еще хранилось когда-то здесь, в этом КП, одном из немногих, отвечающих за весь пусковой потенциал некогда огромной страны? Однако вся эта кладезь информации сейчас им была не нужна. Сейчас нужно было только одно – загрузочное устройство и перфокарты.
Как и говорил Ивашуров, устройство ввода находилось в дальней торцевой стене, прямо напротив входа. Над ним – здоровенный плоский монитор, тут же сбоку – столик, стопка пластиковых перфокарт белого цвета, дырокол, альбом каких-то схем с пометкой «для служебного пользования» в верхнем правом углу. И – красная пусковая карта. Добрынин дрожащими от нетерпения руками взял одну из белых карточек, осмотрел со всех сторон. С тыльной стороны она была девственно чиста. С лицевой – поделена на две части, правую и левую. На правой, заголовком, стояло тиснение: С.Ш., на левой – В.Д. Северная широта и восточная долгота. И, столбиками – цифры в каждой из частей: градусы, минуты, секунды.
Он взял дырокол и медленно, старательно, перепроверившись раз пять, не меньше, проделал дырки. Сначала в правой, потом в левой части. Сорок семь градусов, семь минут, ноль-ноль секунд северной широты и пятьдесят один градус, пятьдесят три минуты, ноль-ноль секунд восточной долготы. Эти цифры огнем пылали у него в мозгу – слишком долго он думал о них, твердил каждый вечер на привале, когда возвращался из долгого похода домой. А еще потом, когда шел в Пензу и обратно… И когда он смотрел на мальчишку на КПП – где-то на заднем плане, вместе с мыслью о том, узнает его Хранитель или нет, пропустит или нет – тоже огненно-багровыми линиями пылали эти же цифры.
Карта беззвучно нырнула в нутро комплекса. Добрынин поднял руку, заставляя пацанов замереть, прислушался… Всего несколько мгновений вокруг стояла прежняя тишина… а потом где-то за стенкой что-то щелкнуло глухим металлическим щелчком – и «Периметр» ожил. Разом вспыхнули экраны, загорелись пульты управления, коротко, предупреждающе взревела сирена. Загорелся и большой монитор на стене, над приемным устройством – и на нем, развернувшись в плоскость, высветилась карта мира. И – две перпендикулярные линии, скрещивающиеся в точке, координаты которой ввел только что Данил.
Город Атырау. Северный Казахстан.
Он медленно обвел взглядом столпившихся у стола пацанов… Момент просто требовал сказать что-то такое полное смысла, высокое, торжественно-мстительное – но в голову ничего не шло. Да и не хотелось сейчас говорить лишнего. Без того все понятно. И потому Добрынин просто взял красную перфокарту, вставил ее в щель, подтолкнул – и она плавно уползла в нутро машины.
– Горите в аду, суки, – не удержавшись, из-за плеча буркнул Маньяк – но получилось это ничуть не торжественно, а мрачно и с горечью.
Остальные молчали.
– Расчет, внимание. Получено задание на пуск командной ракеты 15П011, – зазвучал из многочисленных динамиков мягкий женский голос. – Координаты получены. Проводится подготовка к пуску.
Где-то в глубине, под ногами, в недрах комплекса родился звук… Легкий свист, перешедший сначала в шипение, потом в неясный гул… Пол КП мелко задрожал, передавая вибрацию вокруг…. Добрынин, чувствуя, как мелко-мелко застучали зубы, сжал челюсти. Он не мог точно сказать – от вибрации ли, или от волнения, от чувства, что вот-вот уже сейчас произойдет то, к чему они шли столько времени… но то, что он сейчас чувствовал, то, что теснилось сейчас в груди – какое-то неуемное торжество, смешанное со злобой и глубочайшим удовлетворением, – вероятнее всего, тоже способствовало этому.
– Проверка систем… выполнена. Продувка… выполнена, – продолжали вещать динамики. – Запрос систем пусковых установок… выполнен. Норма. Донесения от пусковых установок… получены. Норма. Пусковые установки боеготовы, задержек к пуску не имею. Командный пункт переведен в режим полной автономности. Внимание. Пуск начинается.
Картинка на большом экране вдруг сменилась – это включились внешние камеры. Карта мира исчезла – и Данил увидел бетонное поле. И там, где полчаса назад была только голая площадка, теперь зиял провал пусковой шахты с торчащей головной частью ракеты, похожей на остро заточенный карандаш.
– Ключ на старт. Пошел отсчет времени. Десять…
Добрынин, не отрывая глаз от экрана, сделал шаг назад и плюхнулся в одно из кресел у пультов управления. Подогнулись ноги, сердце долбило в грудную клетку как припадочное, от волнения дыхание сперло так, что он почти не в силах был вздохнуть полной грудью, дышал какими-то короткими урывками… в голове – бардак, смесь из безумной надежды, радости, злости, горечи и глубокого удовлетворения…
