– Для меня нет понятия «дом» или «жилище». Я живу везде, а в чужие дома прохожу сквозь любые стены. Мне как-то не важно, есть эти стены или их нет.
Каонэль уловила в ее голосе смертельную тоску, быстро подошла и, не отдавая себе отчета, обняла ее за плечи.
Пальцы на миг ожгло смертельным холодом, но не успела отдернуть руку, как холод исчез, а кончики пальцев ощутили достаточно мягкую и женственную плоть.
– Милая, – сказала эльфийка с глубоким сочувствием, – я тоже одна! И даже не знаю, из какого я народа вообще… Говорят, таких вообще нет, а я какая-то уродка противная. Но, наверное, буду заботиться о других, пока не отыщутся свои.
Банши повернула к ней голову, Каонэль застыла на миг от взгляда ужасных глаз, однако банши проговорила медленно, словно в забытьи:
– Спасибо… Никто и никогда…
Каонэль с трудом перевела дух.
– Мы все здесь, – сказала она тихохонько, – немножко или множко… не такие. Все страдали много и сильно. Наверное, потому и годимся в Хранители Талисмана больше других? Потому что понимаем не только себя?
Чародей сказал в злом нетерпении:
– Мое время дорого! Участок, что рядом с амазонковым, оставляем свободным. Нет, принадлежит банши, но пусть пока остается незастроенным. Потом придумает. Надеюсь. Вы все начинаете жить заново. Кто у нас следующий?.. Тахаш?
Тахаш сделал шаг вперед и учтиво поклонился.
– Мой участок, если он так же необходим, пусть пока останется свободным от построек, как и у банши. Во всяком случае, коням Брестиды и ее воительницам будет где побегать.
– Ты уверен? – спросил чародей.
Тахаш ответил тем же равнодушным голосом, в который лучше не вслушиваться, а то по спине бегут мурашки:
– Я неуязвим, а своего народа у меня давно нет. Никто не придет и не заполнит радостным гулом голосов просторные залы.
Чародей, не слушая, повернулся в сторону Керкегора.
– Ну, юный друг, как видишь, с древностью рода здесь считаются мало. Пусть это будет уроком. Ты дрался хорошо и храбро, это заметили, но на голову себе садиться не дадут и командовать собой не позволят. Итак, что ты хочешь?.. Но предупреждаю, вспомни, что здесь происходило и что говорилось… потому смири аппетит.
Керкегор окинул взглядом лица Хранителей. Ненависть и обида в огненном взгляде круглых глаз не погасли, на пару мгновений он задержался на Теонарде, но после минутного колебания сказал тем же резким голосом:
– Слово стаи сильнее слова даже самого сильного и мудрого. Потому я покоряюсь, хотя и понимаю их глубокую неправоту, потому что правым бываю только я!..
Чародей перебил:
– Говори быстрее, меня ждут в другом месте. Что желаешь под жилище?
– Мы обитаем выше облаков, – ответил Керкегор гордо, – но высокую башню запретили даже мелкинду, хотя моя должна быть еще выше… Потому мне нужна площадка на максимальной высоте, что у вас позволена, а внизу… внизу ничего не нужно.
Чародей глянул на Хранителей и сказал бы– стро:
– Все слышали?.. Создаем ровную площадку, можно без барьеров, гости Керкегора наверняка летать умеют, а внизу делаем три опоры по краям. За высотой прослежу я сам.
– Может, четыре? – спросил Страг великодушно. – Как у стола или стула?
Чародей отмахнулся.
– Трехногий стул никогда не качается. Так что трех достаточно. Остаток магии вам еще понадобится.
– Если останется, – пробормотал Страг. – У всех такой размах… Мастер, мы готовы. Хотя зачем опоры? Его птеринги к нему прилетят, а из наших вряд ли кто к этому петуху возжелает в гости.
– Все должны быть доступны, – ответил чародей непонятно. – И уязвимы.
– А-а, – сказал Страг, – это другое дело. Только лестницу к нему наверх поудобнее.
Чародей кивнул Керкегору.
– Готов?.. Ты должен был научиться, глядя на других.
Все поглядывали не столько на появляющуюся высоко в небе широкую круглую площадку, от которой вниз пошли длинные опоры, как на осколки талисмана в своих ладонях. Кристаллы, хоть и набрали магии из посоха чародея, быстро теряют яркость и блеск, что значит, магия иссякает.
Чародей резко и в заметном нетерпении повернулся в сторону гоблина.
– Гнур, из старых остался только ты.
Гнур сказал резко:
– Я требую свое помещение сделать просторнее, чем у этих жалких птерингов!.. Объясняю, почему. Как известно, эта подлая дряхлеющая раса почти тысячу лет держала наш народ в рабстве, а когда нам удалось освободиться, наши огромные земли уже были урезаны ими за четыреста лет правления до одного-единственного клочка!.. Сейчас больше половины земель птерингов – наши земли!.. Мы требуем вернуть их нам!
Теонард тряхнул головой.
– Погоди-погоди. Мы сейчас говорим о строительстве Цитадели.
– Я говорю к тому, – заявил Гнур, – что при строительстве Цитадели мы должны получить преимущества и компенсацию за пятьсот лет рабства и подлого угнетения!..
– Погоди, – повторил Теонард, – ты прав, я бы тебя поддержал, если бы Цитадель строили птеринги. Но строим мы все вместе, а эти пернатые только одна раса из семнадцати. Мы-то не держали вас пятьсот лет в рабстве?
Селина сказала тоненьким голоском:
– Ну что вы все какие-то не такие? Не лучше ли старые счеты похоронить. Мы, как сказал мудрый мудрец, начинаем с чистого листа. Здесь ни у кого не должно быть особых прав.
Пальцы Гнура сжались, он заявил:
– В наших жилах кипит кровь и вопиет о мщении!.. Но мы готовы обо всем забыть и принять извинения… конечно, при достаточной компенсации, размер которой определим сами.
– Хорошие аппетиты, – сказал Лотер с одобрением. – Да, вы молодая и хищная раса, а птеринги уже старая, отступающая по всем направлениям…
– Старые и слабые, – заявил Гнур, – должны уступать место молодым и сильным!
– Хорошие слова, – поддержал Лотер весело, – я целиком согласен. Только насчет единственного клочка ты загнул. Насколько я знаю, это у птерингов остался один клочок высоко в горах, а остальное вы уже прибрали к рукам. Что, не так?
Гнур посмотрел на ворга так, словно это он самолично прогонял его из отчего дома, сказал злобно:
– Мы просто вернули свои утраченные земли! Всего лишь! Но еще не получили компенсации за разграбление наших ценностей и за попрание могил наших предков и предков наших предков!
Чародей морщился, поглядывал на небо, где утренние облачка превратились во вполне себе тучки, хотя и не дождевые. Такие, даже если набегут, все равно улетят, как пушинки с первым же ветром, не проронив ни капли влаги. Солнце иногда скрывается за ними, на земле появляются рваные тени, которые тут же тают, едва лучи пробиваются сквозь облачную завесу.
