Солнце просвечивало сквозь тонкие пальчики божка. Статуя была из настоящего мрамора. Теперь ясно, почему ее не оказалось на фотокарточках, найденных у Прохора: на зиму нежного амура накрывали ящиком. Ящик-то был, и Митек с Аксакалом гадали, то ли он от мебели, то ли под ним фонтан.
«Сто десять шагов на С, шестнадцать по Ф», — вспомнил шифровку Аксакал. Солнце на закате, значит, север справа… Он еще раз взглянул на особняк и охнул.
На окне колыхнулась занавеска. В доме кто-то был!
Видимо, «желтый свет», о котором говорил Михал Михалыч, включается не только у тренированных людей. В следующее мгновение Аксакал уже шел мимо, похлестывая себя по ноге сорванной веточкой и фальшиво насвистывая. А еще через секунду он осознал, что веточка — не веточка, а стебель крапивы. Как она оказалась в руке, Аксакал не помнил.
Крапиву он выкинул, обтер зудящую ладонь о джинсы и стал думать.
На север от ангела не было ничего на «Ф». Ни фермы, ни фабрики, ни филармонии. Дача стояла с краю. За ней начинался луг, обрезанный с двух сторон поворотом реки.
Может быть, «Ф» — это фиалки? Аксакал представил, как Прохор отсчитывает шестнадцать шагов по фиалкам. В начале марта, когда под Москвой еще лежал снег… Чепуха какая-то.
Он запретил себе думать о таинственной «Ф». Сейчас не это главное. На даче кто-то есть, а Митьки не видно. И то, и другое пахнет опасностью.
Скорее всего, Султан шел в «Строитель» не просто дождь переждать. У него тут сообщник — сторож, а то и сам Таможенник. Причем он ждет кого-то, поглядывает в окно.
Что же получается?
Раз Султана ждут на даче, значит, он побывал здесь еще с утра. И пошел к лагерю. Пошнырял вокруг забора, услышал, как по громкоговорителю разыскивали Блинкова и Теплякова… Разведка удалась. Теперь Султан твердо знал, что Митек живет в лагере (только ушел куда-то, но это неважно — найдется). Оставалось выкрасть или отнять записную книжку. Но Митек знает Султана в лицо и мог поднять крик. Поэтому Султан и возвращался на дачу: он хотел послать за книжкой сообщника!
Ладно. Султана поймали, и он уже неопасен. Сейчас главный вопрос — что он успел рассказать сообщнику. Может, Султан решил помалкивать до тех пор, пока сам не сходит на разведку. А может, рассказал все заранее и описал, как выглядит пацан, у которого нужно добыть записную книжку. Тогда Митькины дела плохи. Сообщник Султана мог увидеть его из окна и узнать. Аксакалу очень хотелось думать, что напарник убежал. В таком случае…
ЧТО СДЕЛАЛ БЫ В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЛУЧШИЙ СЫЩИК ИЗ ВСЕХ ВОСЬМИКЛАССНИКОВ МОСКВЫ?
Разумнее всего было пойти к Валере и сказать, что дача — та самая, и пускай бы контрразведчики за ней последили. Но Митек весь день поступал неразумно: нарушил приказ, удрал от контрразведчиков и рацию с собой не взял. Если он продолжал в том же духе, то сейчас или сидит запертый в подвале особняка, или где-то прячется и ведет наблюдение.
Аксакал дошел до угла ограды и увидел в траве маленький ровно обрезанный листок бумаги. Нагнулся, поднял… Листок был от записной книжки, чистый, с единственной напечатанной буквой «У». Аксакал хорошо помнил, что Митек успел переписать из записной книжки Прохора все шифровки от «А» до «Т». Страничка на «У» была первой чистой из Митькиной книжки.
Ох, не случайно валялся в траве этот листок! Он говорил: «Чужие ничего не поймут, а ты, Седая Борода, должен сообразить, что здесь был твой напарник!»
«Без паники, — сказал себе Аксакал. — Был — это еще не значит, что его схватили».
Он огляделся. Куда мог деться напарник? Лес не годился для наблюдения за дачей Прохора — слишком далеко. Три садовых домика через дорогу выглядели пустыми. Там было где спрятаться. Вдоль реки, купая в воде нижние ветви, густо росли плакучие ивы. Шагах в ста река поворачивала, и там, на мыске, заросли были вовсе уж непролазные.
Аксакала пробирал озноб. Футболка успела подсохнуть на плечах, а со штанин еще капало. Он подумал, что сидеть в мокрых кустах — удовольствие ниже среднего. Скорее уж Митек спрятался от дождя на крыльце одного из садовых домиков.
К реке сбегала тропинка — наверное, та, на которой Кирилл Мефодьевич нашел «грудную, жабу». Дождь ненадолго превратил ее в русло ручья; сейчас вода сошла, оставив за собой ровный песок. Если Митек и спускался к реке, то его следы смыло.
Аксакал уже собирался повернуть к садовым домикам, как вдруг заметил еще один листок. Он лежал у ограды ближе к реке и был придавлен камушком… Камушком! Аксакал обрадовался этому серому обломку, как будто нашел алмаз. Первый листок из книжки Митек мог незаметно выбросить, когда его тащили в особняк. Но этот положил специально, положил не спеша. Конечно, преступники не стали бы ждать, пока он оставит сигнал своему напарнику. Значит, Митек на свободе!
Аксакал подошел к листку — тоже пустой, — и на самом берегу реки увидел третий. Этот был нанизан на обломанную ветку.
Вот и все. Маячки напарника привели его на берег, на узкую полоску сырого песка, и здесь кончились. Что хотел сказать Митек?
Ока показалась Аксакалу очень широкой. Он мысленно уложил поперек нее лагерные бассейны, и получилось три или даже четыре — точно больше семидесяти пяти метров.
На дальнем берегу возвышалась дощатая пирамида непонятного назначения, кое-как вымазанная белой краской. Напротив нее почти на середине реки плавала резиновая лодка. Сидевший в ней рыболов пытался встать на якорь в каком-то ему одному известном месте. Он бросал за борт трехлапую «кошку» на шнуре, но лодку все равно сносило течением. Тогда рыбачок выуживал «кошку» и, включив почти бесшумный моторчик, возвращался на то же место напротив пирамиды и снова бросал якорь за борт. От его брезентового плаща с капюшоном поднимался парок. Судя по всему, рыбачок и в дождь был здесь, на реке.
Аксакал хотел спросить, не видал ли он Митьку, но побоялся. Пришлось бы кричать, а дача была рядом. Сообщник Султана расслышал бы опасный вопрос даже скорее, чем рыбачок в его надвинутом на голову капюшоне.
Тут Аксакал сообразил, что искать напарника нужно поблизости от тайника. Дачная ограда была из стальных прутьев; он прекрасно видел ангела. Мысленно проложив линию на север, Аксакал прикинул, что от ангела до ограды шагов двадцать, стало быть, пятнадцать взрослых. Он пошел дальше, отсчитывая: двадцать один, двадцать два…
Сто сорок пятый шаг Аксакала — то есть примерно сто десятый взрослый — ничем не отличался, скажем, от пятидесятого. Он и раньше видел, что шифровка приведет его на луг и что поблизости нет ничего на букву «Ф». Прохор не записал, в какую сторону идти по этой или по этому «Ф». Налево — бултыхнешься в реку. Прямо — тоже бултыхнешься, потому что река здесь поворачивает. Остается идти вправо.
Он прошел двадцать шагов (то есть шестнадцать взрослых). Под ногами была такая же трава, как везде. Мокрая, между прочим. Пока Аксакал вышагивал по ней, у него в кроссовках опять начало хлюпать.
Нет, что-то здесь было не так. Или шифровка врала, или Аксакал неправильно ее понял. Пока у него выходило, что Прохор на открытом месте, среди снегов, зарывал мешок с кокаином в мерзлую землю. Ломом он ее долбил, что ли? Это было и трудно, и глупо: его же могли заметить. Пускай соседей не было, но ведь Прохор скрывал тайник от своего шофера. А тому ничего не стоило посмотреть в окно, чтобы увидеть, как хозяин ковыряется на заснеженном лугу.
