Тряся жирными складками на спине, сторож скрылся в гараже. А Таможенник тем временем нашел в лодке специальную черпалку для воды, и дело у него пошло быстрее.
Лодку снесло течением метров на двадцать. Некоторое время напарники видели только сгибающуюся и разгибающуюся спину преступника. Он доплыл до поворота и снова показался в профиль. Лицо у Таможенника было багровое, как свекла. Старался, спасал свои три миллиона. Вода из черпалки летела за борт, и лодка приподнималась.
Наконец преступник, откатив бидон на нос, перебрался на корму и включил моторчик. Нельзя сказать, что лодка понеслась — пожалуй, ее можно было бы догнать по берегу быстрым шагом. Руля одной рукой, Таможенник продолжал вычерпывать воду. Потом он было взялся за весла, но моторчик стал болтаться за кормой, и лодка зарыскала носом. Таможенник бросил весла и снова начал рулить моторчиком.
— Электрический, — заметил Блинков-младший. — Значит, запас хода у него небольшой. Запросто можем…
Договорить Митек не успел. Из гаража выскочил «старик Михеич» и, оставив распахнутыми ворота и калитку в ограде, помчался по берегу наперерез лодке. В руках у него была охотничья двустволка!
— Пора вмешаться и спасти старика Михеича от тюрьмы, — сказал Блинков-младший. — За мной, Седая Борода!
Аксакал не понимал, что они делают, и решил довериться напарнику.
Они проломились через кусты и догнали сторожа на том самом лугу, где Аксакал безуспешно разыскивал фиалки или что-нибудь еще на букву «Ф».
— Дяденька! Подождите, дяденька! — кричал Блинков-младший.
«Старик Михеич» остановился, вращая глазами, как Карабас-Барабас в кукольном театре. Не так уж стар он был, но рожу имел злодейскую: красную, с глубокими складками на щеках и сизым носом. Он дернул руками, как будто собираясь вскинуть к плечу ружье, но спохватился — лето, на соседних дачах полно людей.
— Ш-што тебе? — жутким голосом прошипел сторож.
— Дяденька, вы из этого дома? — суетился Митек.
— Ну?
— Нас Равиль послал.
Услышав имя Султана, уголовник снова дернул руками, как будто собираясь тут же пристрелить Митьку, потом успокоился и закинул ружье за спину.
— Ну?
— Он сказал, что вы нам дадите сто рублей!
— Это с какой стати? — спросил сторож, глядя вслед уплывающей лодке.
— С такой, что мы вам должны кое-что передать. Только деньги вперед.
— Ну?
— Что ну?
— Давай сюда! — Уголовник снял с плеча ружье.
— На словах передать, — как будто не замечая ружья, спокойно уточнил Блинков-младший. — Но вам, кажется, некогда. Пойдем, Вася, нас не поняли. Равиль предупреждал, что так и будет.
У «старика Михеича» было несчастное лицо. Один глаз косил вслед уплывающему кокаину, второй уставился на Митьку. Наконец он вздохнул и выбрал послание от Султана. Наверное, решил, что догнать медлительную лодчонку еще успеет.
— А про что Равиль предупреждал? — спросил он.
— Он предупреждал, что вы такой… — Митек замялся. — Начнете вопросы задавать, сотнягу зажимать.
— Пошли, — хриплым голосом выдавил сторож и, не оглядываясь, зашагал к особняку.
— Ты что делаешь? — зашептал Аксакал.
— Даю Таможеннику возможность смыться. Не бойся, мы не станем заходить в дом, подождем у ограды.
Так и вышло. Сторож минут пять заманивал их в особняк, надеясь бесплатно вытрясти из мальчишек послание Султана. Напарники стояли на своем: не пойдем и все тут, на улице подождем. В конце концов сторож замахнулся прикладом, Блинков-младший сделал вид, что обиделся и стал уходить.
— Ждите, — сдался уголовник и ушел в особняк.
Он скоро вернулся, держа сторублевку в кулаке так, что высовывался кончик.
— На.
— Мы так не договаривались, — издали ответил Блинков-младший. — Засуньте деньги вот сюда, в калитку, я подойду и возьму.
Сторож ожесточенно плюнул и бросил сторублевку на траву.
— Отойдите! — потребовал Блинков-младший.
Окончательно смирившись с потерей сотни, уголовник отошел. Митек подобрал бумажку, посмотрел на свет, сложил и спрятал в карман.
— Говори! — приказал «старик Михеич». Наморщив лоб и закатив глаза, Блинков-младший отбарабанил с видом детсадовца, который только что разучил стишок про елочку:
— Равиль сказал: «На малолетке красноперые, снежок с парафином, стремаюсь заболеть».
Повисла пауза. Уголовник глядел мимо напарников и шевелил губами. Думал.
— Снежок с парафином? — переспросил он.
— Да, — подтвердил Блинков-младший, потихоньку отодвигаясь от уголовника и оттаскивая Аксакала.
— А он сам-то не парафинит?
Митек сделал глупое лицо:
— Чего?
Сторож снова посмотрел на реку. Лодки Таможенника уже не было видно за кустами.
— Откуда вы Равиля знаете?
— Мы не знаем, мы его на станции встретили. Сходим с электрички, а он собирался садиться. Потом вроде передумал, догнал нас и говорит: «Пацаны, хотите заработать?».
— А сами вы откуда?
— Так вам и скажи! Пойдем, Вася. — Блинков-младший повернулся и взял Аксакала под локоть. — Дураков нашел. Мы ему скажем, а он придет свои денежки отнимать!
Аксакал шел рядом с напарником, заставляя себя не оглядываться. Его «желтый свет» ярко полыхал. Шутка ли — за спиной уголовник с ружьем, сообщник Прохора и Султана! Он ждал щелчка взводимых курков.
Когда сзади лязгнуло, Аксакал обернулся, готовый падать на землю, но увидел только спину «старика Михеича». Уголовник уходил, сгорбившись, держа ружье за ремень в опущенной руке, и стволы волочились по дорожке.
— Бегом, пока не видит! — Блинков-младший дернул Аксакала за руку, и напарники, перепрыгнув через забор, спрятались за чьим-то садовым домиком.
— Хозяева заметят и кричать начнут, — сказал Аксакал.
— Да нет, здесь не живет никто. Видишь, на грядках одни сорняки. Ты смотри, что делает! — Блинков-младший высунулся из-за угла, глядя вслед сторожу.
Повесив голову, тот добрел до угла своего участка и вдруг, размахнувшись, далеко швырнул ружье через ограду.
— В речке утопил! — охнул Аксакал.
«Старик Михеич», горстями выгребая из карманов патроны, кидал их в воду.
— Что ты ему сказал? — спросил Аксакал. — Вроде слова знакомые, но я понял только, что Султан чего-то стремается. Это тинейджерское словечко.
— Нет, уголовное. Слово «стрёма», то есть опасность, есть в словаре жаргона преступников, составленном научно-техническим подотделом НКВД в 1927 году, — дал справку Блинков-младший. — «Стремаюсь заболеть» — значит, «боюсь, что арестуют».
