Вдруг Бумажкин почувствовал, что неимоверно хочет спать.
— О, да ты я, смотрю, засыпаешь. Пойдем-ка, друг.
Петька поплелся за дядей Мишей, плюхнулся в кровать и тут же заснул. Вдруг из темноты донесся чей-то знакомый голос:
— Держи его, держи, а то убежит!
Потом за Петькой кто-то долго гнался по узким пустым лабиринтам какой-то шахты, потом вдруг на него обрушилась сверху земля, много земли, и тот же голос сказал:
— Ну и славненько. Хорошо, что успели. А то бы он нам всю малину испортил…
Петьке бы закричать, позвать на помощь, а сил нет, землей грудь сдавило, дышать трудно…
Очнулся Петька в поту весь, в кромешной тьме, где он — никак понять не может. С одной стороны — посапывание слышится, с другой — похрапывание. Тут только он вспомнил, что находится на самом краю России, в поселке Благодатный. Успокоился и опять заснул. На этот раз Бумажкин спал до самого утра, глубоко, без сновидений.
Глава 16. Лучики со всей страны
Проснулся Петька от невообразимо приятного запаха жарившихся пирожков. Было слышно, как Даша хлопочет у печки. «Это что же, она ночью тесто замесила, — удивился Петька, — в то время, как я уже спал?» Он попытался представить за этим занятием Лильку Самохвалову и не смог. Она виделась ему либо танцующей на дискотеке в неимоверно стильном и дорогом прикиде, либо почему-то стоящей у школьного окна. Нижняя губа ее была недовольно оттопырена, а ноздри возмущенно вздымались. Самохвалова казалась ему теперь не просто некрасивой, а неприятно некрасивой.
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах… —
чуть слышно пела Даша, и Петька был поражен красотой ее голоса и чистотой исполнения. Он бы наслаждался ее пением дольше, но тут неумолимо дали о себе знать выпитые накануне шесть стаканов чая. Бумажкин стрелой вылетел из кровати, быстро оделся, молча кивнул Даше в знак приветствия, сунул в валенки голые ноги и выскочил во двор. На улице светало. На небе отчетливо виднелась темная голова сказочного великана-исполина, Лысой сопки, о которой писал дядя Миша: «…У нас уже начинается новый день, а у вас еще не закончился старый». Петька взглянул на часы. Там, в Москве, была еще глубокая ночь, а он, Петька, здесь уже на ногах.
Сделав все свои неотложные дела и возвращаясь обратно, Бумажкин вдруг увидел то, чего вчера не сумел различить в темноте: небольшую пристройку к дому. И буквально остолбенел от неожиданности. Из трубы поднимался вверх веселыми белыми барашками дымок, а в самой пристройке, казалось, созданной из одних стекол, вовсю пылало летнее разноцветье. Петька глазам своим не поверил: не мерещится ли, и подошел поближе. Нет, не мерещится. Стоит дядя Миша, а вокруг него — желтые, красные, синие, оранжевые гладиолусы и георгины!
Петька метнулся в дом, схватил фотоаппарат и снимал, снимал всю эту красотищу и снаружи, и внутри, и с дядей Мишей, и без… Он уже видел в своем воображении обложку журнала, на которой изображено все тепличное великолепие, а сверху крупными буквами написано: «Просторы».
Потом, уплетая горячие пирожки, Петька слушал рассказ дяди Миши.
— Ты вот все спрашиваешь, почему в свое время я не уехал из поселка? Ну, во-первых, на пенсию не очень-то и разбежишься, а во-вторых, куда же я, Петьк, от своих лучиков денусь?
— Каких это лучиков? — не понял Петька.
— Ну, лучиков со всей России. Мне же семена отовсюду шлют. Столько друзей через них приобрел. Вот я своих питомцев лучиками и зову…
— А откуда цветоводы России о вас знают?
— Так это же, Петьк, проще пареной репы! Пошел на пенсию, буренку продал, подписался на журнал «Среди цветов», построил теплицу и начал письма писать цветоводам-любителям. Вот так, Петьк, знакомства и завязались. И главное-то, Петьк, я ведь опять себя нужным человеком почувствовал. У кого какой праздник в поселке, сразу ко мне. Срежь, говорят, Дмитрии, несколько цветочков.
— И вы что, просто так срезаете?
— Ну не продавать же их, Петька. Да и денег у людей нет.
— Так ведь и вам все это не даром досталось, — недоумевал Петька, — вы вон целой коровы лишились. Денег нет… Так это уже их проблемы!
— Вот, вот это то вредное, чего я не могу терпеть в наше время! — Дядя Миша выскочил из-за стола и зашагал по кухне. Похоже, он как и папик, всегда, когда нервничает, носится по дому, как угорелый. — Ты, Петьк, головой-то подумай, елки ты палки! Что это вообще такое: это твои проблемы, вот и решай их сам. Да на Руси, Петьк, испокон веков все вместе проблемы решали! И здесь, в Благодатном, до сих пор решаем. Вот ты за столом сидел, видел, сколько еды у нас? И буженинка тебе, и сметанка деревенская, и творог… Откуда думаешь? Да те же люди принесли, когда узнали, что гость к нам приехал.
Выплеснув все это, дядя Миша немного успокоился и уселся за стол.
— И потом, Петьк, через все это я такой счастливый человек! И лучики со всей страны меня греют… И Даша у меня есть, и вы, родственники…
— Да какие мы родственники, — смутился Петька, испытывая неловкость за отца, который за всю свою жизнь так и не смог, а точнее, не захотел вырваться к своему дядьке.
— Да какая разница! — воскликнул дядя Миша. — Главное-то, мы все равно связаны друг с другом незримыми нитями. Кто это чувствует, Петьк, тот и счастливый человек. К сожалению, мне это только в конце жизни открылось. А Даше уже сейчас. Потому-то песня ей и дается.
«Информация к размышлению, — подумал Петька. — Выходит, что для того чтобы быть счастливым, достаточно иметь какую-то непонятную связь с людьми. А как же тогда жизненная цель, о которой твердят на уроках, а финансовая независимость?»
Потом разговор перекинулся на Геннадия Борисовича как на человека, который тоже не имеет недостатка в связующих с людьми нитях, и Петька вспомнил, что нужно срочно поменяться одеждой.
— Сейчас в тюрьму сходим и вы поменяетесь, — сказала Даша.
— Он что, в тюрьме сидит? — удивился и в то же время испугался Петька.
— Нет, просто школа в здании бывшей каторжной тюрьмы находится. Там до революции каторжники жили.
«Надо обязательно взять с собой фотоаппарат, — подумал Петька. — И этот материал пригодится. Школа — в каторжной тюрьме. Это же надо, а?»
Даша пошла одеваться, а Петька потихоньку спросил у дяди:
— Может, после обеда на шахту сходим?
— Ты иди, Петьк, а я тут покумекаю, как лучше сделать.
Петька нехотя напялил на себя шапку, телогрейку, валенки и, взяв в руки большую хозяйственную сумку, в которую дядя Миша сложил вещи учителя, громко вздохнул. Ну точно, то ли как малолетний преступник, то ли как бомж. Дядя Миша восхищенно посмотрел на него и, положив руку на плечо, воскликнул:
