И все же если ворам удалось незаметно выкатить драндулет через эти ворота, должен существовать еще один выход с территории Дубков. Если, конечно, мотобайк действительно с этой территории вывели.
Их узкая улочка четвертой линии упиралась одним концом в главные ворота, где сторож сидит, и глухо заканчивалась с другого конца по соседству с Митиным участком. Митя исследовал этот фрагмент общей ограды — никаких подозрительных следов. И тут он подумал, что в принципе похитители мотобайка могли так же, как он, запастись заранее кусачками и прорезать дыру в конце любой другой линии, а больше нигде, потому что крайние по периметру участки дачников вплотную подходили к общей ограде. То есть сама эта ограда и ограничивала участки с одной из сторон. Вряд ли воры решатся на то, чтобы выкатывать мотобайк с одной дачи, а на другую вкатывать. Просто глупо. А раз так, то проверить надо только тупики улочек на всех линиях.
Легко сказать „только“. Всего таких линий восемь — шесть продольных и две поперечные. Значит, тупиков за вычетом главных ворот и того, который он только что осмотрел, осталось четырнадцать, и все в разных концах. Но делать нечего, набравшись терпения, Митя отправился выполнять намеченное.
Ну и нажарился же он на раскаленных поселковых улочках. Туда — сюда, вдоль — поперек, как придурок. Все нормальные люди на речке, другие в тени, лишь одна сумасшедшая дамочка загорала в шезлонге перед крылечком на третьей линии. Когда Митя закончил обследовать последний тупик в самом дальнем от его дома углу Дубков, у него перед глазами поплыли серые мушки. Перегрелся, что ли? И главное, зря. Никаких дыр, никаких прорех. Сторожа содержали ограду в девственной сохранности.
Чтобы не получить солнечного удара, Митя окатил голову, а потом влез по пояс под тугую струю колонки на перекрестке второй и четвертой линии. Малость полегчало. И вроде голова опять заработала.
Значит, мотобайк скорее всего в поселке, решил тогда он. Такого в Дубках действительно раньше не было. Кто бы это мог быть? В таких раздумьях он дошел до участка Панкратова. Посмотрел на хромой еще „Запорожец“, у которого передняя ось опиралась с одной стороны на стопочку кирпичей. „Надо начинать с тех, у кого машины есть. Три из пяти похищений с автотранспортом связаны“.
— Чего нада?! — вывел его из задумчивости голос хозяина „мыльницы“, нежданно появившегося из — за кустов смородины. — Чего смотришь? Одного колеса мало? Так второе бери. Давай, сымай, я поддомкрачу.
— Да я тут при чем? — огорченно махнул рукой Митя.
— А я почем знаю? — не унимался старикан в клетчатой рубахе навыпуск и застегнутой на две пуговицы выше и ниже пупка. — Может, ты ими торгуешь. Или заказ тебе сделан.
— Да не брал я вашей покрышки.
— Не знаю, не знаю. Кроме тебя и твоих архаровцев из Зараева, некому.
— Да я еще тогда их и не знал.
— Не знал, — усмехнулся Панкратов. — Знаем, как ты не знал. Все ты знал. Давай, давай отсюда. Я еще к тебе в воскресенье приду, когда папа с мамой пожалуют.
Митя повернулся и ушел. Ну что с таким разговаривать.
Поскольку он пока больше ничего не мог придумать полезного для начатого им расследования, то просто вернулся домой. Бабушки на веранде уже не было. Она ушла в огород на очередной раунд непрекращающегося сражения с сорняками. Вечером он поможет ей поливать. Все равно до темноты ему делать больше нечего.
Глава IV
СКОЛЬКО ВОЛКА НЕ КОРМИ…
Когда солнце провалилось в чащу ближайшего леса, он действительно поливал учас — ток в поте лица. И из шланга, и из лейки, так что лужи стояли на всех дорожках. Потом все сам убрал. Сарай запер. И бабушка даже подобрела.
— Хватит уже, Митяй, — назвала она его почти позабытым за последние дни именем, — иди ужинать.
Любовь Андреевна опять постаралась. То ли пожалела внука, то ли растрогалась от его поливочного усердия, то ли просто любила, несмотря ни на что, — Митя особенно не анализировал, но с огромным удовольствием уплетал оладьи с клубничным вареньем и творожную запеканку, которую почти обожал. После ужина он даже не стал смотреть телевизор, читать, а сразу вырубил свет и, раздевшись, юркнул в постель. Затих.
Бабушка еще не ложилась, но чувствовалось, что долго она не продержится. Шлепанцы ее шаркали по полу длинно, медленно и устало. То и дело она зевала, приговаривая: «Охо — хо». Слабо и тускло звякали убираемые со стола ложки и чашки, совсем не так, как тогда, когда бабушка находится в приподнятом настроении. Полубессонная прошлая ночь, «веселое» утро, неприятнейший разговор, прополка, тревожные мысли и успокоительное лекарство — все давало о себе знать. Любовь Андреевна засыпала, что называется, на ходу.
Так что ждать Мите пришлось недолго. Скоро щелкнул выключатель на веранде, потом в соседней комнате, погасла последняя желтая полоска света, пробивающаяся через дверную щелку у косяка, и по скрипу кровати внучек определил, что бабушка угомонилась.
Но он еще ждал. Ждал минут десять. И вот наконец тишину разорвала первая трескучая трель бабушкиного храпа. И опять он сдержал себя. Дождался настоящих забористых рулад ночной музыки и уже только тогда потихоньку вылез из — под одеяла. Надо было спешить. Но тихо, очень тихо и аккуратно, чтобы не задеть ногой стул, не скрипнуть дедовским письменным столом перед подоконником, на который необходимо залезть.
Не раздвигая занавесок, обеспечивающих темноту в его комнате, Митя растворил окно. И опять очень аккуратно, чтобы не щелкнул тугой шпингалет, не скрипнули старые петли. Он выбросил наружу одежду и кроссовки, потом вылез сам, поправил занавески, притворил окно. Одевался, скорчившись у стены, хотя, может быть, это и лишнее — у соседей тоже все спали, все окна темные. Вот только ночь совсем светлая. Июль. Или еще поздний вечер? Митя на это очень рассчитывал, не должно еще быть двенадцати.
Фонарика он не брал. Ни к чему. Луна сияла чужим светом. На небе ни облачка, все звезды видать и пока что еще тусклые. Только бы успеть.
Не разгибаясь в полный рост, он пересек двор. Открутил те самые проволочки на лазе и вырвался на волю.
По склону в овраг Митя спускался бегом. Тропинка вывела его на две широкие доски, перекинутые через хилый ручеек, струившийся в самом низу. Этим летом ручеек почти пересох, только осока по берегам прет, да жили взамен старых сгнивших, по ним он и перебежал, опять — таки стараясь не топать. Еще один подъем, по противоположному склону. Последние темные кусты, и вот оно, залитое лунным светом широкое поле. Вдоль него Митя пустился во весь дух, обгоняя гулкое шлепанье собственных подошв.
Меньше чем через пару минут он уже был на реке. Раздеваться не стал. Так и форсировал. Чего там, здесь ему по колено. Костер высушит. И опять через поле, только на другом берегу. Опять бегом по той самой дороге, которая режет поле пополам и поднимается в горку до самого карьера.
Когда он достиг края этой ямы, сил бежать уже почти не было. Дышал он с трудом, но волна бешеной радости ударила в голову. Если бы смог, он прямо здесь издал бы боевой клич. Причины на то были самые основательные. Он увидел отблески костра у старого кладбища. Значит, успел.
