Как только они сняли фуражки, она по выражению их лиц поняла, что новости будут плохими.
Да и как могло быть иначе?
Энджело и Бет не могли вместе уехать на отдых. Они не стали бы праздновать открытие конюшни без нее.
Без сомнения, с ними произошло что-то ужасное. Миссис Пальмьери отвела мрачных офицеров в гостиную и жестом пригласила их присесть на низкую коричневую софу. Сама она встала позади кресла, вцепившись руками в его спинку, словно в спасательный круг.
— Миссис Пальмьери, полагаю, вам нужно присесть, — произнес тот, что представился сержантом О’Брайеном, делая жест рукой.
Она покачала головой. Ее темные глаза избегали его взгляда.
— Мне и здесь хорошо.
О’Брайен кивнул. Его напарник, офицер Манелли, ерзал, словно ему было некомфортно. Джина знала, что кушетка уже старая, и сидеть на ней некомфортно никому, но здесь причина явно крылась в другом.
— Вы нашли моего мужа? — Собственный голос показался ей сдавленным карканьем. Она ни с кем не разговаривала с самого утра. — Мою дочь Бет?
Офицеры переглянулись.
— У нас плохие новости, — сказал О’Брайен, теребя в руках фуражку. — Ваш муж мертв, миссис Пальмьери.
Джина ничего иного не ожидала, и тем не менее, ее дыхание оборвалось. Она знала, что голос офицера, произносящий слово мертв, отпечатается у нее в памяти навечно. Знала и что воспоминание, о нем она никогда не сможет стереть.
О’Брайен склонился над кофейным столиком.
— Мы нашли тело вашего мужа в лесах Фиар-Стрит.
Джина почувствовала, что ноги ее не слушаются. Она обогнула кресло и упала в него. Сердце рвалось в груди. Она думала, что может умереть. Присоединиться к Энджело. Наверное, смерть стала бы для нее сейчас избавлением.
— В лесах? Что он мог делать в лесах? — Слова вырывались сами собой, бездумно. У нее возникло чувство, будто она видит сон, очень реалистичный сон, в котором она находится вне собственного тела и со стороны видит себя, сидящую в гостиной и говорящую о мертвом Энджело в лесу.
— Мы не знаем, м-м, мадам, — сказал Манелли. — Наше расследование только началось и…
— Могу я увидеть его? — Ее голос все еще звучал, как хриплое карканье.
— Не думаю, что это будет разумно, — проговорил Манелли.
— Какие-то животные, должно быть, добрались до тела, — сказал О’Брайен. — Возможно, волки. Его тело… оно… э-э… там… боюсь, от него не слишком много осталось.
Из горла Джины вырвалось рыдание. Я не заплачу, твердила она себе. Я не заплачу, пока они не уйдут. Только тогда я буду плакать по тебе, Энджело. Я буду плакать по нам обоим. Долго, долго…
— Понимаю, это ужасное потрясение, — мягко проговорил О’Брайен. — Но нам придется искать убийцу. Вашего мужа связали и затащили в лес. Еще раньше, чем до него добрались животные.
Джина вздохнула, горло ее сжалось, каждый мускул в теле окостенел.
— Понимаю, что сейчас вам не хочется разговаривать, — тихо сказал О’Брайен. — Не нет ли у вас предположений… кто? — Его голос прервался.
Джина стиснула подлокотники так, что заболели руки.
— Что насчет моей дочери? — спросила она, не обращая внимания на вопрос О’Брайена. — Где она? Что случилось с Бет?
— Мы не знаем, — отвечал О’Брайен, понизив голос почти до шепота. — Возможно, она убежала куда-то, спасаясь от убийцы. Также убийца вашего мужа мог поймать ее, связать и похитить, увезти с собой.
Сузив глаза, Джина посмотрела на О’Брайена.
— Убежала? Если бы Бет убежала, она бы уже позвонила мне, где бы ни находилась. Она не могла пропасть на пять дней и ни разу не позвонить. И почему вы говорите о похищении? Я… я не получала никаких звонков с требованием выкупа.
У нее снова вырвалось рыдание.
— Моя девочка не придет домой. Моя девочка умерла.
О’Брайен вздохнул.
— Всегда остается надежда, миссис Пальмьери.
Надежда, думала она. Посмотреть только на его лицо. Я что-то не вижу на нем никакой надежды.
— Все эти пять дней мы прочесывали леса в поисках вашей дочери, — проговорил Манелли, нервно сжимая и разжима кулаки. — Никаких следов. Боюсь, мы вынуждены свернуть поиски.
— Значит, вы все же считаете, что она мертва, — подытожила Джина.
Мужчины пожали плечами. Их форменные рубашки казались жесткими, неудобными. У обоих лица блестели от пота.
— Мартин Дули убил моего мужа, — сказала вдруг Джина, вялым, сухим, безжизненным голосом. Она проговорила это сквозь сжатые зубы.
Двое полицейских уже вставали с дивана. Но, услышав эти слова, тут же снова сели.
— Что вы сказали? — спросил Манелли.
— Вы меня слышали, — произнесла она шепотом. — Мартин Дули убил моего мужа, и, вполне вероятно, мою дочь тоже.
— Почему вы так говорите? — спросил Манелли.
— Я уже говорила другим офицерам несколько дней назад, — гневно сказала Джина. — Вы друг с другом вообще разговариваете? Я… не понимаю, почему никто меня не слушает, почему никто не воспринимает меня всерьез.
О’Брайен поскреб ежик седых волос на затылке. Ранняя седина, усталые глаза и глубокие складки на лице свидетельствовали о том, что он посвятил службе в полиции немало лет.
— Вы сообщали, что Мартин Дули угрожал вашему мужу.
Джина кивнула.
— И весьма недвусмысленно, офицер. Говорил, что не позволит Энджело открыть собственную конюшню. Обещал позаботиться, чтобы его конюшня не продержалась и года.
— Но Дули не угрожал вашему мужу насилием? — уточнил О’Брайен.
— Дело… кончилось перепалкой, — сказала Джина. — Боюсь, Энджело вышел из себя. Он ударил Мартина Дули, чуть в нокаут его не послал.
— И тогда Дули пригрозил его убить? — спросил Манелли.
Джина покачала головой.
— Он сказал, что заставит его заплатить. И заставил, офицер. Еще как заставил. Он не стал откладывать в долгий ящик. Он убил моего мужа и мою дочь, и я никак не пойму, почему вы двое просиживаете тут штаны за разговорами со мной, пока он преспокойно разгуливает на свободе!
Манелли начал что-то говорить, но О’Брайен жестом велел ему умолкнуть.
— Мы допрашивали Мартина Дули несколько раз, миссис Пальмьери, — произнес он, глядя ей в глаза. — Штанов мы не просиживаем.
— У Мартина Дули имеется алиби, — добавил Манелли. — Весь вечер он провел дома со своей семьей и двумя соседями. Он никуда не выходил.
— Он лжет! — Джина вскочила на ноги. — Он гнусный лжец!
— Его семья ручается за это, как и соседи, — сказал О’Брайен. — Они устроили небольшой званый ужин. Слушали по радио выступление Боба Хоупа.
[6] Потом играли в карты примерно до начала десятого. Мы допросили их всех поодиночке, и все показания сходятся. Мартин Дули не мог расправиться с вашими мужем и дочерью.
