— Мам, с тобой все в порядке? — бросилась она к матери, чтобы помочь ей снять промокший плащ. — Почему ты так рано вернулась домой? — Челси бросила взгляд на каминные часы. Они показывали четыре часа тридцать минут.
— Не спрашивай, — устало ответила мать. Она дрожала и, повернувшись к дочери, пожаловалась: — Продрогла до костей.
Челси ахнула, увидев, что белая форма матери перепачкана кровью.
— Мам… что случилось?
— В больнице произошел маленький несчастный случай. Один пациент поскользнулся в ванной и порезался. Но все не так плохо. Вот только моя запасная форма осталась дома. Наверху. Пришлось идти за ней под этим ливнем, — пояснила миссис Ричардс.
— Значит, ты опять уйдешь на работу? — спросила Челси, все еще продолжая держать в руках ее плащ.
— Да. И мне придется отработать смену Алис Броуди. У нее грипп. — Мать начала подниматься по лестнице в свою комнату, чтобы переодеться. — О, посмотри на мои туфли. Совсем промокли. А у меня других нет.
Челси последовала за ней.
— Мам, ты все время проводишь в больнице. Я тебя совсем не вижу.
— Только не начинай жаловаться, — строго предупредила миссис Ричардс. — Я не в настроении. Поверь мне. — Она остановилась в дверях своей комнаты и обернулась. — Я вернусь домой к ужину в субботу вечером. На работу мне идти только поздно вечером. Мы обе сможем хорошо поужинать и выговориться.
— Нет, не сможем, — возразила Челси.
На лице матери появилось изумление.
— У меня свидание, — сообщила Челси.
Миссис Ричардс широко раскрыла глаза.
— Да ведь это просто здорово!
— Ты не шутишь? — поинтересовалась Челси, немного разочарованная тем, что мать не отпустила очередной саркастической шутки.
— Слишком промокла, чтобы шутить, — ответила та. — К тому же рада за тебя. Я знаю, что ты все время проводишь в одиночестве.
Пока мать надевала чистую форму, Челси рассказала ей об Уилле, новом ученике в классе, о том, как они гуляли по парку Шейдисайда, какой он робкий, но милый. Миссис Ричардс казалась очень довольной.
— Сгораю от нетерпения познакомиться с ним, — сказала она, улыбаясь и разглаживая на себе белую накрахмаленную юбку. — О, забыла рассказать тебе о папе. Я разговаривала с ним.
— И?
— Его перевели из отделения интенсивной терапии. Врачи считают, что он сможет вернуться домой через неделю или две. — Мать подбежала к Челси и быстро, растроганно ее обняла. — Разве это не здорово?
— Здорово! — радостно воскликнула Челси. — Это значит, что мы сможем навещать его в обычные часы для посетителей. — Она взглянула на часы, стоявшие на столе у постели матери. — О боже! Опаздываю на работу. Сегодня вечером мне менять Кристи. Она по-настоящему разозлится, если я приду хоть на две секунды позже.
Из-за дождя большинство постоянных посетителей кафе не пришли. Заглянуло несколько человек, стряхивая воду с плащей, потирая руки и дрожа от холода. Все как один заказывали супы, чили и горячий кофе.
Челси большую часть времени провела в задней кабинке, делая задание по геометрии. Она почти решила последнюю задачку, когда в кабинку бесшумно проскользнула темная фигура.
— Спаркс! — вскрикнула Челси, вздрогнув.
Он широко улыбался, хотя вода стекала с его черных волос на лоб. Спаркс снял куртку, положил ее рядом с собой на сиденье, оставшись в выцветшей голубой рабочей рубашке.
— Как дела? — спросил он, тряхнув головой и обдав стол струей воды.
Челси закрыла тетрадь.
— Тише, — попросила она, почувствовав, как по коже пробежал холодок. Спаркс так сурово и пристально смотрел на нее, что она почему-то заволновалась и с тревогой взглянула в сторону кухни.
Эрни сидел на табурете рядом с раковиной, держали в руках свернутую газету и решал кроссворд.
Челси выскользнула из кабинки, желая избежать взгляда застывших глаз Спаркса.
— Что тебе принести?
— Кофе, — забарабанил он пальцами по поверхности стола. — И пирожок, если он не слишком черствый.
— Пирожки утренние, но думаю, с ними все в порядке, — ответила Челси.
«Почему я так нервничаю в его присутствии? — спросила она себя, бросая пирожок на тарелку и направляясь к автомату с кофе. — Не потому ли, что он меня привлекает? Или, может, в нем таится что-то необычное, странное и опасное? Интересно, а я ему нравлюсь? — Она налила слишком много кофе и наклонила чашку, чтобы отлить лишний, продолжая рассуждать: — Нет. Не нравлюсь. Я же не красавица. Хотя, может быть, он очень одинок. Или скорее всего просто меня разыгрывает, смеется надо мной».
Придя к такому выводу, Челси решила разузнать о нем побольше. Проскользнув обратно в кабинку, поставив перед ним кофе и тарелку с пирожком, она посмотрела ему в лицо. Но по нему ничего нельзя было прочесть. Спаркс откусил большой кусок пирога, сахарные хлопья прилипали к его губам.
— Так откуда ты? — спросила Челси, стараясь говорить непринужденно.
Он прожевал и проглотил кусок пирога, отпил глоток кофе и только потом ответил:
— Отсюда. — Его черные глаза сверкали.
— Где это?
Спаркс пожал широкими плечами.
— Просто отсюда. — Он откусил еще кусок пирога. — Я часто переезжаю.
— Ты не ходишь в школу? — Она твердо решила вытянуть из него хоть что-то.
— Хожу, — выпалил он.
— В какую?
— Ну, если честно, то ни в какую, — отвел он глаза. — Бросил. — Потом сделал еще глоток кофе, улыбнулся Челси поверх дымящейся чашки и уточнил: — Я бросил учебу в средней школе.
Она неловко рассмеялась.
— В школе не так уж плохо. Я, например, играю в оркестре, — и тут же пожалела, что сказала это. «Ну зачем я об этом? — удивлялась Челси, чувствуя, как у нее пылают щеки. — Это так глупо!»
— На чем же ты играешь? На тубе?
Казалось, он не шутил, но она обиделась. «Конечно, он думает, что я такая большая и толстая, а поэтому мне следует играть на тубе. Почему он не сказал на флейте?»
— Ты смеешься надо мной, — проговорила Челси, поглядывая в сторону кухни.
Эрни, с карандашом наготове над свернутой газетой, сидел все в той же позе.
— Нет, не смеюсь! — возразил Спаркс, поднимая обе руки вверх. — Просто подумал, что ты, возможно, играешь на тубе.
— Нет, не играю, — резко отрезала она. — Я играю на саксофоне.
— Ну вот, почти угадал. — Он опустил глаза в чашку, но по его губам пробежала едва заметная улыбка.
— Значит, ты работаешь? — сменила тему Челси!
— Ты любишь задавать вопросы? — огрызнулся он.
