– Что ж, сэр Кэй, – решил король, – будь по-твоему.
И вот на широком поле перед королевским замком построили помост для короля и королевы и сиденья для баронов расставили во множестве, там же, где обыкновенно собирался простой люд, устроили крепкую изгородь, чтобы никто не попал под конские копыта.
И когда прекрасная, как майский день, королева Гвиневера взошла на помост и взмахнула алым платком, то тут же два первых рыцаря ударили друг на друга со всей силою. И были то сэр Кэй и сэр Динадан Соломенный. Могучим ударом копья вышиб сэр Кэй из седла Динадана, так что тот расшибся весьма сильно и долго лежал на земле без движения. Ибо хоть и был сэр Кэй большим гордецом и завистником многих добрых рыцарей, но и сам он бился умело и не щадя сил. Гвиневера же опечалилась, ибо по душе ей был сэр Динадан, и шутки его, и незлобивость.
Многие рыцари выезжали еще на турнирное поле, но двум из них не было равных – никто не мог устоять перед Ланселотом и Галахадом. Один за другим рушились рыцари с коней от Ланселотовых ударов, а иных из них уносили с поля, потому что на диво могучим бойцом показал себя Ланселот в этом турнире, и без счета валялись на поле разбитые им щиты и разрубленные шлемы. Однако не этому дивились рыцари, ведь на всяком турнире хватает увечий и не привыкать рыцарям глядеть на свою кровь. Дивно было то, как побеждал своих противников Галахад, потому что без крови и увечий одолевал он своих соперников.
Сэр Кэй, едва одолев Динадана, пошел на сэра Галахада и так направил удар свой, что в самую середину Галахадова щита пришелся он. Но с неслыханной быстротою взмахнул Галахад клинком и отрубил наконечник у копья сэра Кэя. Как медведь заревел сэр Кэй от досады, ведь теперь не копье, а простая жердина осталась у него в руках, а щит Галахада был невредим, как и прежде. Вырвал тогда сэр Кэй из ножен свой меч и обрушился на Галахада. Отбил Галахад свирепые удары Кэя и такой дивный удар нанес в ответ, что разрубил Кэевы доспехи от горла до седла, самого же Кэя при этом даже не оцарапал.
На две стороны разошелся разрубленный панцирь, и сам Кэй, точно рак, расклеванный хищной птицей, вылупился из него на свет Божий. И многих еще одолел Галахад, но ни капли крови не пролил его клинок. Сверкал его меч, как холодное пламя, и падали с рыцарей доспехи, будто была то скорлупа, а не кованая сталь, что вышла из-под тяжких молотов.
Наконец двое несравненных бойцов остались на поле – Ланселот и Галахад.
– Видно, судьба вам помериться силою, – молвил король Артур. – Великая для нас всех удача увидеть поединок таких рыцарей. Эй, герольды! Трубите сигнал!
Вскинули герольды трубы, прозвенел над турнирным полем сигнал, выехали рыцари навстречу друг другу. Вот уже опустили они копья, укрепили их в упорах, вот уже кольнули шпорами могучих своих коней, и тяжело ударили по турнирному полю копыта. Но громкий крик взлетел тут над полем, и лошади остановились как вкопанные и заржали тревожно.
Вспыхнули щиты в руках у Ланселота и Галахада. Белым пламенем сверкали они в руках у рыцарей, и многим тут показалось, что в свете этого огня дивно помолодело лицо Ланселота. Точно белое сияние смыло с его лица морщины и шрамы. И вскричала со своего места Гвиневера:
– Господи всемогущий, помилуй нас! Одно лицо!
Вот тут-то и увидели все, как похож юный рыцарь Галахад на сэра Ланселота. Но одна только Гвиневера разом поняла все.
– О доблестный Галахад, – воскликнула она и сбежала с помоста. – Недаром вспыхнули ваши щиты, и не случайно это сходство. Ибо нет греха страшней, чем тот, когда подымут отец и сын мечи друг на друга. Так скажи же нам, юный рыцарь, кто твои отец и мать?
– Принцесса Элейна, дочь короля Пелеса, родила меня. Что же до отца, то его я не знаю, одно только помню с малых лет: как твердила мне матушка, что дивно похож я на своего отца, точно в одной форме отлил нас Господь.
Гвиневера же оглянулась на Ланселота и сказала:
– Еще бы, ведь и у самого Господа не часто бывают удачи.
И громко радовались король и бароны встрече отца и сына, и дивились их сходству. Только Ланселот с Галахадом молчали, а сердца их бились так, что казалось, не выдержат тех ударов кованые панцири. Но вот закипели на глазах у Ланселота слезы, и прикрыл он лицо рукою в латной рукавице.
– Сын мой Галахад! – проговорил славный рыцарь. – Хоть и обманом залучила твоя мать меня в мужья, но все простится ей за такого молодца. – И он подъехал к Галахаду и обнял его. А после того спустился сэр Ланселот из седла на землю и, любуясь сэром Галахадом, так сказал ему: – Не спеши покинуть седло, Галахад, дай отцу налюбоваться тобой.
И проговорила Гвиневера:
– Уж не собственная ли юность почудилась вам, сэр Ланселот, в юности этого витязя?
– Воистину так, королева, – отвечал Ланселот, а сыну прибавил: – Не пришлось тебе, Галахад, играть с отцовскими доспехами, и меч мой потихоньку от меня не тянул ты из тугих ножен. Что ж, видно, судьбе угодно, чтобы все у нас с тобой было иначе. И хоть нет у рыцаря друга вернее, чем меч, подай мне свой клинок, Галахад. Пусть знает он не только сыновнюю, но и отцовскую руку.
Рассмеялся Галахад, взял за лезвие свой меч и подал отцу. Но едва сомкнулись пальцы Ланселота на узорной рукояти, ощутил он непомерную тяжесть. Подхватил тогда сэр Ланселот левой рукою лезвие, и еще страшней стала тяжесть. И вот уже все слышат, как застонал от великой тяжести сэр Ланселот, и все видят, как ноги его, закованные в сверкающую сталь, уходят в твердую землю, точно это зыбкое болото. Оставил тут Галахад седло, принял из отцовских рук меч и забросил его в ножны.
– Недобрый знак, – проговорил Артур. – Видно, тяжким будет путь к Святому Граалю.
Но крепко верили в свою удачу рыцари Круглого стола, и, едва настало следующее утро, выехали они из ворот Камелота. Когда же миновал первый день пути, вывела их дорога к монастырю.
О том, как начались приключения рыцарей на пути к Святому Граалю
– Чудные дела творятся нынче, – проговорил Артуров племянник Гавейн, когда подъехали рыцари к монастырю. – Не иначе как волшебством поднялись здесь эти стены. Давно ли охотились мы в окрестных лесах, и ни деревня, ни замок не попадались нам, даже хижины землепашца не было поблизости. Сдается мне, что монастырь этот просто-напросто ловушка для благородных рыцарей.
Но расхохотался в ответ на это сэр Кэй:
– Хотел бы я посмотреть на того охотника, что расставит на меня силки! Или нынче телята гоняются за волками, а комары ловят ласточек? – И он подъехал к воротам монастыря и тупым концом копья ударил в медный таз, что висел на ветвях боярышника рядом с воротами. Когда же стих медный звон, монастырские ворота распахнулись, и просторный двор, где золотились на солнце дубы и ясени, открылся рыцарям. Тихая музыка доносилась из монастыря, словно облетающие деревья припоминали песни ушедшего лета, и незаметно для себя въехали рыцари на монастырский двор.
Безмолвные, как тени, и проворные, как ящерицы, приняли монастырские слуги рыцарских коней, а самих витязей провели в огромный зал, где дожидался их богатый стол и плясало в очаге горячее пламя. Рыцари же поначалу растерялись, ведь не был этот стол круглым и потому всякому казалось обидно сесть у дальнего его конца. И они спорили и переходили с места на место, а иные даже поглядывали на спинки сидений – не появятся ли там блещущие золотом имена. Так и вышло, что юный Галахад оказался у самого дальнего конца стола, куда не дотягивались желтые, как солнце, полосы света из очага.
