– Что ж, одноглазый Томас, настал твой черед.
И тогда вперед выступил одноглазый стрелок и так выкатил свой единственный глаз, что простился юноша с жизнью и, закрыв глаза, молился. Но вот зазвенела тетива подобно струне, и ушла стрела в воду, лишь едва оцарапав плечо обессилевшему пловцу. А конь уже нащупал копытами дно, уже вынес всадника на берег, и готов он к схватке. Да только нет никого у реки, лишь следы на мокром песке уходят в густой ивняк и теряются там.
– Так будьте же вы прокляты, малодушные негодяи! – И с тем пришпорил юноша коня и вскоре уже стучал рукояткою меча в тяжелые ворота.
– От королевы! – крикнул он, едва ворота распахнулись, и тут же выбежал Ланселот ему навстречу.
И покуда, задыхаясь от усталости, вел юноша свой рассказ, великая суета поднялась во дворе Ланселотова замка, ибо каждому из слуг стало ясно – нешуточный бой предстоит их господину.
Но все медленней речь измученного гонца. Вот уже склоняется он к лошадиной гриве, и не удержаться ему в седле. Бережно опускает его на землю Ланселот, и дивится рыцарь тому, как быстро оставляют юношу силы, ведь не видит он ни ран на его теле, ни крови на одежде. И вот прервалась речь, остановились глаза, и черная пена выступила на губах верного слуги. Разорвал тогда Ланселот одежду на юноше, и маленькую ранку от стрелы увидел он на плече его, и была та ранка черна, и исходил от нее тяжкий смрад. Понял Ланселот, что ядом была смазана стрела и что безмерно велика нависшая над королевой опасность. В тот же миг вскочил он в седло и один только щит забросил себе за спину, опоясался мечом и умчался прочь из замка.
Успел юный паж рассказать сэру Ланселоту, где скрыли королеву злодеи, и мчится Ланселот по лесной дороге, так что, окажись тут одноглазый Томас со своим луком, и он бы не смог догнать его стрелою.
Но вот показались между деревьями стены монастыря, и придержал своего коня Ланселот. Тихо опустился он на землю, проскользнул сквозь заросли и видит: ходят перед стенами туда и сюда молодцы в дырявых латах, и вооружены они как попало. А за распахнутыми воротами виден дозорный с алебардою. Понял тут Ланселот, что не с рыцарями имеет он дело, и что этой шайке все нипочем, и что не задумаются они навалиться на него скопом. Да и любой подлости можно ждать от них.
И тогда перетянул сэр Ланселот свой щит на грудь и одним прыжком оказался у стены. Страшный клич испустил он, и у многих разбойников похолодели тут от ужаса руки и зашевелились волосы. Ланселот же, не теряя времени, снес голову одному, разрубил бок другому и такого страху нагнал на всю шайку, что никто не посмел встать на пути у него. Когда же оказался рыцарь перед воротами, то с такой силою хватил дозорного кулаком по уху, что шея у него переломилась надвое. Поспешно закрывает Ланселот створки, а случившиеся во дворе монастыря бревна валит перед воротами в кучу, чтобы хоть немного укрепить их. Наконец бежит он в монастырские покои, ищет там Гвиневеру и находит ее и неловких ее служанок. Но великое отчаяние охватило Ланселота, когда увидел он королеву Гвиневеру лежащей без движения. Разъяренный, с окровавленным мечом в руке, надвинулся он на служанок, но бедные девушки упали на колени и, плача от ужаса, твердили, что леди жива, и молили пощадить их.
Наконец разглядел Ланселот румянец на щеках королевы, склонился к ней и услышал ее дыхание. И так сильна оказалась его радость, что на миг лишился чувств могучий рыцарь.
Но вернулось сознание к сэру Ланселоту, и понял он, что для радости не пришло еще время. Хоть и не были умелыми воинами те негодяи, что шумели сейчас за стенами монастыря, однако тяжко пришлось бы Ланселоту, вздумай они выломать ворота и разом ударить на него.
– Ну нет, – проговорил Ланселот, прислушиваясь к тому, как ругаются между собой разбойники, – покуда эти оборванцы придумывают, что им делать со мной, попробую-ка я еще раз, каковы они вояки. И если Бог на стороне правого, то едва ли успеют они унести ноги.
Вышел тут Ланселот на двор и принялся растаскивать бревна, что свалены были перед воротами. Разбойники же, слыша, как он трудится, притихли, и догадался Ланселот, что ждет его засада. Тогда принялся он еще пуще стучать и греметь бревнами и громко кряхтеть, словно от непосильной тяжести. Когда же не осталось перед воротами бревен, Ланселот стремительно отбежал в дальний конец монастырского двора, единым духом взобрался на стену и выглянул из узкой бойницы. Пусто было под монастырской стеною, и понял рыцарь, что ждут его все разбойники у ворот. Проворно спустился Ланселот со стены и могучими прыжками, подобно оленю, помчался к воротам. Еще миг – и обрушится сверкающий клинок на пустые головы и дырявые латы разбойников.
– На колени, злосчастные бездельники! – вскричал Ланселот и вылетел к воротам, и сверкал в его руке клинок. Взлетел меч и опустился, как будто плеснула своим крылом грозная птица. Ни души не было у монастырских ворот, только трава, примятая множеством ног, да пятна крови на ней. Далеко в лесу слышались голоса, и уже осмелевшие птицы заводили свои песни около гнезд.
В тяжком раздумье стоял рыцарь у ворот, ибо не верилось ему, что поднявшие руку на королеву окажутся столь пугливыми. Однако тихо было кругом, и вернулся Ланселот к Гвиневере. Прислужницы тем временем успели удрать, и понял Ланселот, что неспроста так глубок сон королевы. Вышел он из кельи, поймал коня Гвиневеры и натер ему ноздри несколькими каплями того напитка, что оставался в кубке королевы. Дрожь пробежала по конской спине, и опустилось животное на траву, точно застигла его внезапная смерть, но ровным было дыхание доброго коня, и горячая кровь согревала его тело.
Вернулся тогда Ланселот в келью к королеве и лег у дверей, чтобы никто не мог потревожить ее сон. Однако вскоре и сам рыцарь от великих трудов своих уснул и долго спал.
Уже забрезжило утро следующего дня, когда проснулся сэр Ланселот. Видит он солнечные лучи, что брызжут золотом своим в узкое окошко, слышит громкие голоса, что перекликаются на дворе, и кажется спросонья Ланселоту, что вернулись в монастырь разбойники. Перекрестился рыцарь, взглянул на спящую королеву и кинулся вон из кельи.
Точно сказочный великан вылетел он на двор, и уже вспыхнул солнечным огнем клинок в его руке, как вдруг услышал он гневный голос короля своего Артура:
– Воистину, лучше бы мне было не выйти живым из битвы, лучше бы потерять часть своих земель, чем дожить до такого позора! Отвечай, вероломный Ланселот, где скрываешь ты королеву Гвиневеру?
– Государь мой, – проговорил Ланселот, – ярость твоя запоздала, ибо нет более тех, кто похитил королеву. Иных зарубил я, а прочие бежали, когда поняли, что не будет им от меня пощады.
– Давно ли стали вы, сэр Ланселот, сочинителем историй? – проговорил тут племянник Артура сэр Гавейн, и голос его дрожал от ярости, а копье было нацелено в грудь Ланселоту. – Послушаешь вас, так в Британии нет другого клинка, кроме вашего, чтобы защитить королеву. Да только не слишком складно выходит у вас, ибо защищали вы королеву от злодеев, да что-то ни одного из них не видим мы здесь. А чья кровь на траве – бог весть.
