Особо фантазировать не стоит, может, я что и знал по мелочи, но многое просто нет, и не хотелось бы спалиться на таких вот мелочах. Одним словом, мне нужны знания местных солдат и офицеров. Да знаю я, знаю, что таких пока нет. Командиры и бойцы, да красноармейцы. Так вот, возможность, благодаря оборудованию Древних, добыть нужные знания, у меня имеется. Вот ею и воспользуемся. Потом, чуть позже, сейчас просто времени нет, да и того, у кого можно эти знания взять.
– А лейтенанта этого где нашел? Почему у него ножевое ранение?
Я даже с некоторым облегчением вдохнул, все ждал, когда тот бдительность проявит. Вроде немолодой сотрудник, к тридцати подходит, а делом заняться не хотел, или просто не до того ему было. Вон что вокруг творилось.
– Да случайно получилось. Пробегал мимо участка одного и увидел, как выходящего из дома лейтенанта поджидают с ножами трое местных. Даже крикнуть не успел, как те его ударили. Пришлось через забор перемахивать, чуть штаны не порвал, и отбивать его. Те ногами пинали летеху. Меня не заметили сразу из кустов вишни, сопротивления не оказали, я со спины налетел. В общем, раскидал их, подхватил командира на руки и сюда рванул.
– Надо быстрее на место преступления вернуться. Преступники же разбегутся, – заволновался сержант и бросил окурок на старую брусчатку, раздавив его носком сапога.
– Не разбегутся, – криво усмехнулся я. – Я после финской серьезно самбо занялся, у меня учитель бывший осназовец был. Боевые удары показал. В общем, один удар – один труп. Не разбегутся. Злой я был.
– Собакам собачья смерть, – сказал помощник сержанта, бросив окурок на землю. Он, как и милиционер, слушал с немалым вниманием.
Тут из соседнего здания заорали, подзывая сержанта, он заторопился, попросив:
– Нарисуй схему, где дом этот находится. Сергею отдай.
Посмотрев вслед бегущему сержанту, я покосился на его помощника.
– Сергей, – протянул тот мне широкую ладонь явно рабочего человека. Механик, к гадалке не ходи. Я такие руки навидался, сам в прошлом механиком был. – Брата Ваней зовут. Кирпичниковы мы.
– Так вы братья? – удивился я, не заметив сходства в них, и сам представился: – Валентин. Иванов моя фамилия.
– Не похожи? – усмехнулся тот. – У нас отец один, матери разные. Брат в деревне участковым работает, а сюда на совещание прибыл, у меня ночевал. А тут война. Я в мастерских железнодорожных работаю. Мне спешить надо. У тебя есть на чем нарисовать схему?
– Нет.
– На мой блокнот и карандаш. Всегда ношу их с собой, нужная вещь.
Быстро рисуя участок, где произошло нападение на лейтенанта, если что, старуха не мое, я там больше на автомате работал, спросил у Сергея как бы невзначай:
– Слушай, меня тут оглушило немного, мысли немного путаются. Сегодня какое число? Двадцать второе июня сорок первого года? Утро?
– Ну да, воскресенье.
– А я думал суббота, все же хорошо приложило, – с облегчением улыбнувшись, ответил я. – Готово, держи.
– О, кажется, я знаю, где это, – изучив рисунок, пробормотал Сергей. – Дом старухи Кришинской на соседней улице от моего дома… Точно, и постоялец у нее был из командиров, то-то он мне знакомым показался. Ладно, Ивану я передам, где произошло преступление, а сейчас извини, мне бежать надо.
Сергей, громко ботая тяжелыми ботинками, побежал куда-то в сторону пакгаузов, их было видно над забором, а я, осмотревшись, направился к зенитке. Хотелось осмотреть это чудо инженерной мысли. Кстати, в отличие от этой зенитной установки, ДШК я знал, все же в ремонтной части служил. Сколько таких разбитых бронеавтомобилей нам доставляли! Там и такие раритеты были, что на вооружении у них состояли ДШК. Помнится, один раз приволокли разбитую «тридцатьчетверку». Откуда она у танкистов взялась, почему ее с тем конвоем отправили? Наверняка для того и отправили, чтобы списать как боевые потери, там такие дела крутились… Не важно, главное ДШК я знал, мог и сейчас с закрытыми глазами разобрать-собрать, если что, могу подтвердить. Тут важно то, что первые двое, которым я навешал лапши на уши, мне вполне поверили, я это видел. Значит, версия стоящая.
Обдумывая свои первые шаги, я разглядывал установку, близко не приближаясь, а там шел интересный разговор. Зенитчики прикидывали, кто сбил вторую тройку бомбардировщиков, что догорала кострами вокруг станции. Судя по разговорам, они были живыми свидетелями, как те вспыхнули на подлете и спикировали в землю. Утром ребят подняла бомбежка и стрельба, прозвучал приказ выдвинуться на защиту станции, вот в пути они все и видели. Как я понял, часть дислоцировалась в нескольких километрах от этого селения, поэтому зенитчики так быстро тут и появились.
Больше я ничего узнать не успел и, услышав, что к нам приближается очередная волна налета, поспешил в глубь селения, чтобы меня не достал случайный осколок. Как я понял, немцев интересовала именно станция. Кстати, по моим выстрелам по самолету, то, что упали они не сами, даже зенитчики поняли, хотя версий выдавали на гора множество, еще те болтуны оказались, а вот кто, так и не смогли разобраться. Да и выстрелов-то не было. В этом они правы. Это в фильмах стреляешь из бластера, и к противнику тянутся светящиеся линии выстрелов. В реальности такого нет. Как и пули, полет плазменного снаряда простым глазом не увидишь, только момент попадания. Правда, по звуку опознать выстрел из бластера можно было легко. Нет, сам выстрел происходит бесшумно, вот полет плазмы происходит отнюдь не тихо. Близкое сравнение, если совместить полет шмеля и шум бенгальского огня. Правда, не особо громкий, при постороннем шуме можно и не услышать. Еще у бластера было три вида выстрелов. Это проникающий, против брони. Выстрел, и всего лишь две маленькие оплавленные дырочки на входе и выходе. Так называемый бронебойный заряд. Потом бронебойно-фугасный – это пробитие брони и взрыв сразу за ней с уничтожением огнем плазмы всего вокруг. Последний, что у меня как раз стоял по умолчанию на том использованном бластере, фугасный. При попадании море огня, что и случилось. Причем фугас еще и броню пробил, раз никто не выпрыгнул, видимо изжарились, да и было-то там этой брони – тьфу, а не броня.
Отойдя в сторону, я подошел к колонке и надавил на рычаг. Потекла тонкая струйка, видимо были повреждения, стал пить. Более того, и флягу наполнил, она у меня имелась, но закрытая. Надобности в ней не было, и я не снял консервационную пленку с горлышка, а вот теперь вода – это необходимость. Кстати, к счастью, никто не видел, как я доставал фляжку и убирал. А то криков было бы! Сами посудите, молодой парень упирается рукой в бок на рубашке, и, о ужас, рука уходит в тело, а по рубахе – как круги на воде. Потом рука появляется с полукруглым предметом, в котором можно опознать флягу, а после наполнения та же метаморфоза. Рука вместе с флягой исчезает в рубахе, снова круги – и все, на вид настоящий паренек, что идет по улице. Хотя нет, бежит. Нет, укрывается за свежесрубленным срубом бани, подготовленным к постройке.
Укрывшись за каким-то срубом, стоявшим на чурках прямо на улице, я лежа пережидал бомбежку, вместе с почвой вздрагивая от особенно крупных толчков. Когда шестерка бомбардировщиков с парой истребителей в прикрытии стали удаляться, мне кажется, это был последний налет, потому что все, что нужно было разрушить, было разрушено, я встал и, отряхнувшись, направился к станции. Пока шел, заметил у местных несколько злобно-радостных взглядов. На меня также поглядывали с подозрением.
